Кольца вероятности

– И последнее, Зуев. Не пытайся от нас сбежать. Скрыться от Братства ты не сумеешь даже на Северном полюсе. А, кроме того, у нас ведь останется твоя жена.

Он ушел, а я еще долго глядел ему вслед, сжимая кулаки и пытаясь унять бурлившую во мне ярость. Сейчас я даже пожалел, что в том бумажном пакете оказался не пистолет, а всего лишь печенье. Так хотелось всадить этому уроду пулю между лопаток… И потом будь что будет.

А-а… Мать вашу…

Беззвучно матерясь, я медленно поднимался по лестнице, любуясь оставленными на стене после перестрелки глубокими выбоинами. Сбитая пулями штукатурка хрустела под ногами. Блин, сколько дней уже прошло, а убрать никто так и не удосужился.

Я остановился перед дверью, украшенной несколькими наспех приколоченными фанерными заплатами. Но по крайней мере дверь была на месте – я помню ее валявшейся на полу после того, как несколько психованных молодчиков ворвались в мою квартиру. Теперь она снова висит на вывороченных петлях. Наверное, Иванович помог, надо будет при случае поблагодарить. И за то, что навещал меня в камере, – тоже. Ольга вот ни разу не была, хотя, может быть, ее и не пустили.

Подняв руку, я негромко постучал. Звонок не работал – в этом я уже успел убедиться.

За дверью царила настороженная тишина. Ни звука. Я уныло кивнул. Ольгу можно понять. Она там сейчас одна. В разгромленной квартире, испуганная, дрожащая, шарахающаяся от каждой тени. Сейчас небось сжалась в кресле, боится даже глаза поднять. Я бы на ее месте так себя и вел. Или, что вероятнее, вообще под кровать забился.

За дверью по-прежнему было тихо. А может, ее нет дома? Или Рогожкин?.. Решительно отбросив такие мысли, я снова несколько раз стукнул в дверь.

Тишина. Потом едва слышно раздался какой-то тонкий, почти неузнаваемый голосок:

– Кто т-там?

Милая, любимая, родная, ты жива! Ты дома. Оля, я тебя люблю!

– Это всего лишь я. Быстро прячь любовников на балкон и открывай дверь своему верному мужу.

Дверь распахнулась, со скрежетом пробороздив бетонные плиты пола. Машинально я отметил вырванный автоматной очередью замок и перекосившиеся петли. Чтобы открыть эту дверь, теперь не нужны были ключи, достаточно всего лишь пинка.

– Все, можешь войти. Только под кровать не заглядывай.

Храбрится. На подбородке ссадина, губа разбита, глаза покраснели от слез. И взгляд испуганный, но в то же время счастливый.

Я шагнул вперед и обнял ее. Зарылся лицом в ее волосы.

– Оля. Любимая. Все кончено. Все, Оленька. Все теперь будет хорошо. – Врал я, конечно, бессовестно врал, но так было надо. – Ты жива, я тоже. А все остальное – не важно. Оля…

Ольга тихо плакала, уткнувшись мне в плечо. Я ласково поглаживал ее по спине.

Что же ты пережила? Какого страху натерпелась, когда вокруг свистели пули, когда в двух шагах от тебя упал на пол прошитый очередью человек, когда твой муж с безумным воплем выскочил в окно, чтобы рухнуть вниз головой с четвертого этажа? Беготня, стрельба, драка. Милиция, с ходу ворвавшаяся в квартиру и выволокшая тебя из-под стола. Я сам до сих пор не верю в то, что это все происходило на самом деле. Иногда кажется, что вот сейчас я проснусь и все будет иначе. Все станет таким же, как и раньше. И я встану утром под монотонное тарахтение будильника, пойду на работу, поздороваюсь за руку с ухмыляющимся Валеркой, которого все зовут не иначе как Медведем… Но этого не будет. Все это осталось в прошлом.

В сегодняшнем дне у меня разнесенная вдрызг квартира, доведенная до тихой истерики жена, подозревающий меня во всех смертных грехах майор Таранов и чертово Братство Придурков на хвосте.

А завтра?.. О завтрашнем дне не хотелось даже и думать. Что затеял этот Рогожкин? Что хочет от меня его идиотская организация? Чем я могу помочь ему, и как бы мне ухитриться провернуть дело так, чтобы выбраться из этой каши живым?

– Все хорошо, Оля. Все будет хорошо…

Я закрыл протестующе заскрежетавшую дверь, подхватил Ольгу на руки и отнес в комнату. Уложил на кровать, поцеловал и молча сел рядом. Оля держала меня за руку, стиснув пальцы так, что мне было больно. Но я терпел.

– Я хотела прийти к тебе, – захлебываясь, бормотала она, – но меня не пустили… Я ждала… Семен Иванович сказал, что тебя скоро выпустят… Они что-то нашли… Я верила, что все еще образуется…

– Тише, тише. Спи. Конечно, все образуется.

Я ждал, пока она не уснула. Потом осторожно высвободил руку и встал. Осмотрелся.

Да, наша скромная квартирка все еще напоминала место мамаева побоища. Изрытые щербинами стены и превращенная в щепу мебель. На месте люстры торчали два обрывка провода, зеркало исчезло, оставив только широкую круглую раму, у стены сиротливо притулилась хромая табуретка с тремя ножками. Но при этом было видно, что здесь уже поработали хозяйственные руки моей жены. Весь мусор куда-то исчез, вместо выбитого стекла вставлено новое, кровавые пятна со стен были удалены вместе с клочками обоев. В углу стояло ведро, наполненное мыльной водой, рядом валялась тряпка.