Кольца вероятности

Надеюсь, со временем все придет в норму, и я снова смогу полагаться на эту конечность. Хотя, конечно, отрубленный палец не вернешь. И шрамы останутся. Шрамы на теле и, конечно же, в душе.

Добравшись до четвертого этажа, я несмело подошел к двери и, подавив внутреннюю дрожь, нажал на кнопку звонка. И не услышал ни звука. Проклятье! Опять звонок не пашет. Я ткнул в кнопку еще раз, не добившись никакого эффекта. Постучат. Подождал минуту. Постучал снова.

Ответа не последовало. Никто не торопился принять заблудшего Антошу в свои объятия. Никто даже не собирался открывать дверь.

Отбросив всякие приличия и отгоняя от себя разные нехорошие мысли, я затарабанил в дверь кулаком.

В голову лезла всякая пакость. Я… Ольга… Что?.. Нет, не думай об этом, Зуев. Она просто ушла в магазин, вышла на пару минут поболтать с подругами, захотела прогуляться в парке, отправилась на работу… Хотя какая к чертям работа — сегодня же воскресенье.

Оля… Где ты?.. Что с тобой?..

В сердцах шибанув неповинную дверь ногой, я всерьез уже было задумался о том, чтобы раздобыть где-нибудь фомку и…

— Ты че хулиганишь? А ну проваливай отсюда, пока я милицию не вызвала!

Я резко обернулся, машинально нащупывая рукой пистолет и даже не вспомнив, что избавился от этой дряни еще в Иркутске. А потом я встретился взглядом с глазами тети Клавы. Видимо, видок у меня сейчас был такой, что… Во всяком случае, эта несгибаемая старушка вдруг попятилась и, прижавшись к стене, что-то беззвучно пробормотала.

Постаравшись унять всколыхнувшееся в душе раздражение — наследие Федора Рогожкина, — я глубоко и шумно выдохнул. Опустил взгляд.

— Теть Клава, где Ольга? Скажи мне, что с ней? Пожалуйста…

Она медленно отступала, не сводя с меня настороженного взгляда.

— А ты кто такой? Кто ты такой?.. Ничего я не знаю… Спроси у Семена Ивановича. Он в тридцать шестой квартире…

— Я знаю, где живет Иванович, — негромко сказал я, вновь поднимая голову и грустно улыбнувшись перепуганной соседке, которая явилась сюда, чтобы навести справедливость, а нарвалась на такого кровавого убийцу, как я.

— Постой… Ты… Антон? Антон Зуев?

— Собственной персоной. — Я шутливо поклонился.

— Но как… Антоша… Я не верю глазам… Ты же… Антон, как это?

— Слишком много всего случилось, — вздохнул я. — Теть Клава, где Оля? Она в порядке? Жива?

— Жива она, Антоша. Жива. Ой, мамоньки, что делается на свете…

— Теть Клава, где она? Теть Клава… Пожалуйста…

— Ой, Антоша, ты же не знаешь. Она ведь квартиру купила. Сказала, что здесь жить больше не может после того, что… Ну, ты понимаешь… Хорошая квартирка. Большая. Светлая…

С чего это Ольгу потянуло покупать недвижимость? Да и на какие деньги? У нас же отродясь такого богатства не было.

— Где, теть Клава? Где это?

Разговорчивая старушка не сразу даже услышала меня, продолжая трещать про какие-то окна и занавесочки. Пришлось повторить. Погромче.

— А помнишь старый универсам? В доме напротив. На третьем этаже. Квартира семьдесят вторая. Ольга твоя, как в лотерее выиграла, так и съехала…

Лотерея? Какая еще лотерея? А-а! Вспомнил! Было дело…

— Ты уж иди к ней. Повинись… Может, пустит…

Она еще что-то говорила, но я уже мчался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

Мощная дверь. Внушительная. Как в банке, наверное. Такую так просто не высадить, как сделали люди Михаила в тот черный день, когда разнесли нашу старую квартирку. Правильно Ольга поступила. Хорошая дверь — лучшее капиталовложение в наши безумные деньки.

Я потоптался под дверью. Вздохнул, набираясь смелости. Позвонил.

— Кто там?

Милая. Любимая. Родная. Я из миллиона узнаю твой голос. Оля!

— Кто там, я спрашиваю?

Осторожная стала. Боязливая. Даже, возможно, чересчур. Своего муженька блудного впустить не хочет. И правильно. Нечего открывать дверь всяким там проходимцам.

— Оль, это я.

В ответ — тишина. Наверное, в дверной глазок смотрит. Блин… Не поверит же, что этот старый пень — ее законный супруг.

— Оля, открой. Это я, Антон.

Щелкнул открывающийся замок.

Поверила! Она поверила! Она…

На пороге стояла Ольга. Такая же, какой я ее помнил. Красивая. Порывистая. Острая на язык. Любимая моя! Ты же совсем не изменилась… Зато я как изменился. Что же теперь она скажет?

Ничего не сказала. Просто повисла на шее и расплакалась. Я ласково гладил ее по спине, вдыхал чистый аромат волос и мысленно улыбался.

Жизнь продолжается.