Кольцо для Афродиты. Часть 1. Пробуждение

По дороге я рассказала Ромке про Эжена и про видение, и он раз двадцать сказал «невероятно» и «этого быть не может». Я все еще тряслась от пережитого страха, и дома Ромка усадил меня в кресло и закутал теплым пушистым пледом, а сам пошел наливать мне коньяк, а себе виски, и резать лимон. Он тоже еще никак не мог оправиться после моего рассказа. Еще бы… расскажи мне кто-нибудь такое, я бы его или ее к психиатру бы записала на прием. Коньяк и виски мы с Ромкой пили стопками, не имею понятия, почему. После третьей стопки я перестала трястись и даже смогла связно рассказать все заново и в деталях. В этот раз Ромка все понял, слава Богу, в третий раз я бы уже не смогла рассказывать. Потом он начал кому-то звонить, а я начала сначала дремать, а потом и вообще уснула глубоким сном.

Мне снились странные сны, ничего подобного раньше не снилось. Я видела теплое ласковое море, жаркое солнце, скалы, странные деревья и цветы, людей, которые подползали ко мне на коленях и целовали подол моей одежды. Вот только один просто смотрел на меня и молчал, а однажды он выхватил свой короткий меч, вонзил его себе в грудь и упал, обливаясь кровью. Я кинулась ему на помощь и призвала своих служанок и лекарей. Он просил меня дать ему умереть; шептал, что любовь страшна и жестока; что он не хочет любить, но не может не любить; и что любовь приносит ему только боль и ничего, кроме боли, потому что он знает, что Богиня не может любить смертного. А я, что делала я? Я лечила его тело и вселяла надежду в его душу и говорила, что когда-нибудь может произойти чудо, ведь любовь может делать чудеса… и он мне поверил. А потом я услышала звон далекого колокола и проснулась…

Я проснулась, и мне было очень хорошо, тепло, уютно, надежно и приятно лежать в огромной постели под легким пуховым одеялом. Ой, а где это я? Я тихонько приподняла голову и огляделась. Комната была незнакома, мебель и постель тоже, но зато мне был очень даже знаком здоровый детина, на голой груди которого я уютно устроилась, обнимая его за шею. Его же рука удобно лежала на той части моего тела пониже талии, которая у меня частенько мерзла в холодную погоду; но сейчас у меня ничего не мерзло, так как теплая ладонь эту часть тела грела, как печка. Ну, Афродита, ты меня удивила, как же это ты, родимая, забралась к Ромке в постель, с перепугу, что ли? Господи… мы же приехали, когда вроде бы темнеть начинало, а сейчас солнце светит, значит я с ним ночь провела, мои, наверное, все морги и больницы обзвонили. Мы же ни с кем не прощались, когда ушли, никто не знает, где я… ой, мамочки… что же делать…

Я хотела выползти из постели, но Ромка замычал во сне и крепко прижал меня к себе, а потом открыл глаза, подтянул меня повыше и начал целовать. Он был твердый и теплый, а местами даже горячий. Целовался он классно, мне понравилось, и я стала отвечать на его поцелуи. Раз мы уж зашли так далеко, ничего не случится, если зайдем и подальше… ну и зашли, конечно… с ума сойти…

Боже мой, а ведь на том берегу, ну где все произошло в первый раз, было совсем не так… мне не казалось, что я умираю и рождаюсь заново, и не хотелось плакать и смеяться одновременно. И тот, другой, не шептал мне задыхаясь о своей любви, тот, другой только пыхтел и носом шмыгал, как будто у него насморк. С Ромкой же все было не так, ну не так и все, а как было, не могу объяснить. С Ромкой у меня не текла, а бурлила кровь в венах и артериях, не стучало, а грохотало сердце в груди, и сладкая судорога рождалась в низу живота, и все тело отзывалось ей эхом, вот. И мне очень стыдно признаваться даже самой себе, что мне это все очень понравилось: и как он меня целует, и как прижимает к себе, и как дышит, ну и все остальное тоже, а сейчас лежит рядом и думает о чем-то…

– Котенок, – расслабленно произнес мой любовник, – не надо таращить свои красивые глазки, мне просто нравится называть тебя котенком, так вот, котенок, я надеюсь, что ты поняла, что я тебя люблю, даже очень, и давно, и не временно люблю, а навсегда, это проверено. Хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, и чтобы у нас были дети, желательно штуки четыре, можно и больше, если захочешь. Между прочим, я так твоему отцу и сказал вчера, а потом пришлось повторять то же самое еще два раза: один раз дедушкам, второй раз бабушкам и маме твоей, потому что твой отец думал, что я пьян и неудачно шучу.

– Господи, Ромка, ты что… звонил моим? Когда? Зачем?