— Знаешь, любимая, если бы я увидел тебя в подобной ситуации, то скорее бы просто убил всех, возможно включая себя, — горячо произнёс он, нажимая на мои плечи и заставляя лечь на ворсистый ковёр. Сам Кир лёг рядом и, склонившись надо мной, продолжил, — а может, не убил бы себя, но точно сошёл с ума. Так ведь почти и произошло, ты знаешь…
Я знаю.
И сама была сплошное безумие, словно не жила без него, пытаясь что-то делать, а точнее куда-то сбежать. То от себя самой, то от Леона.
— Никогда не бросай меня, — приказ, граничащий с болью вырвался у моего дракона с восхитительно рычащими нотками, но я была сосредоточена на другом.
На его глазах, что неотрывно смотрели в мои глаза, на руке, что бесстыдно забралась под сорочку…
— Никогда, — выдохнула я судорожно в тот момент, когда почувствовала, что пальцы осторожно, но настойчиво поглаживают внутреннюю сторону бедра, поднимаясь всё выше и наконец, попав вовнутрь… Это всего лишь рука, но что же он вытворяет…
Слишком опытный и искушённый? Пусть, это всё досталось мне одной и я просто счастлива от этого.
Кир по-прежнему склонился надо мной, по-прежнему не отрывая взгляда, но теперь он наблюдал за мной, ловил мои судорожные вскрики, делая всё, чтобы я не замолкала…
Обессиленная, с блаженной улыбкой на губах я прикрыла глаза, притянув его к себе на грудь. Мне надо только минутку, а дальше он узнает, что такое голодная драконица в моём исполнении. Кажется, это всё я проговорила вслух, потому что тихий смех Кира был мне в ответ.
— Будешь? — Два бокала наполнены красным вином с терпким вкусом, как раз то, что мне понравилось в нашем путешествии.
Мы пьём, неспешно, усевшись друг напротив друга, не отрывая голодных взглядов, да и к чему.
Слишком долго были не вместе, не это ли оправдание?
— Мне кажется, твоя рубашка не свежа, — у меня игривое настроение, так почему бы не пошалить? Подбодренная винными градусами я сейчас могу позволить себе некоторые вещи и даже чуточку больше.
— Врёшь, — усмехается Кир и смотрит, как я вроде как нечаянно проливаю несколько кровавых капель на его белый шёлк. Красное на белом- прекрасное сочетание.
— Никогда, — заверяю его, самым что ни на есть честным голосом и мне, кажется, верят. — Снимай, раз я так говорю, значит, она лишняя.
— Тебе виднее, — на мою сорочку брызнули капли апельсина, — моей жене не пристало ходить в грязной одежде. Снимай!
Я покорная жена, временами, а в данном случае возражений не имела… А если и имела, то меня очень-даже кое-кто пытался наказать…
Уснули мы только под утро, довольные и счастливые. Бутылка вина оказалась пустой, свечи догорели… Нам много не надо — быть вместе и рядом, а это главное.
На утро, с усмешкой обозрев всё безобразие, что мы устроили на ковре, я молча отвернулась и уставилась на Киринна. Он не спал, но старательно не открывал глаза, в то время как мой палец очерчивал линию его бровей, носа, слегка коснулся любимых губ.
— Знаешь, наверное, это неправильно, рассказывать подобное после примирения, — он вдруг раскрыл глаза, но смотрел исключительно в потолок. — Но хочу, чтобы ты знала и поняла.
Я молча кивнула, как бы поощряя его к дальнейшим откровениям, но честно говоря, заподозрила чего-то щекотливое и болезненное для меня. И тут же, словно в поддержку почувствовала руку мужа, накрывшую мою кисть на его груди.
— В тот момент, когда я тебя первый раз увидел живьём, не через кристаллы, что поставляли маги, не через неподвижные в снимки, то понял — пропал. И честно говоря, попытался сопротивляться, — теперь Кир не сводил с меня своих бесцветных глаз, что казалось, проникают в самую душу. — А точнее в тот самый вечер, когда красные в гостинице попытались тебе навредить, проникнув в комнату, ну а Перс оказался первым героем, правда, выдал свой секрет. В общем, ты сказала, что он никогда не предавал тебя. Тогда я впервые задумался, хотя до этого дня, правда, планировал по-прежнему содержать любовницу.
Мне было больно и очень, и пусть в этих словах не было ничего нового, но ведь это всё больно! Я молчала, не замечая, что вцепилась ему прямо в грудь побелевшими пальцами, но Кир не говорил ни слова, а может быть моему дракону сейчас гораздо важнее излить душу, чем отцепить мои ногти.
— Уже замке, убедившись, что всё в порядке, и тебе ничего не угрожает я просидел под твоими дверями целый час. Знаешь, мне очень хотелось войти и сказать, что мы женимся, и это даже не обсуждается. Не удивляйся, но уже тогда во мне что-то переворачивалось и хотелось совершать что-то такое, взаимоисключающее, но непременно безумное.
Я его понимаю, у меня самой бывают такие порывы, особенно относительно его самого. Сделать больно за всё то, что я испытала и любить, не отпуская никуда от меня самой.