Кольцо Фрейи

Гунхильда не слышала, что сказала Ингер Эймунду, подойдя прощаться с ним, но в эти мгновения их лица были озарены особым светом, падавшим только на них двоих. Даже Гунхильда ощущала, что брат, проживший с ней всю жизнь в одном доме, теперь так близок с этой молодой женщиной, словно это у них общая кровь – не одинаковая, а именно общая, делающая их единым целым каждый миг жизни. Это та любовь, о которой говорится в сказаниях, от которой свободные знатные женщины пронзают себя мечом на погребении погибшего и добровольно уходят из жизни – пусть в мир мертвых, лишь бы вместе с ним.

Подойдя с прощальным рогом к Харальду, она молчала. Она могла бы сказать, что он для нее лучший на свете из мужчин, ее Тор, единственный, ради которого ей хочется жить. Что она уже твердо знает – ее место рядом с ним. Ей все равно, какой державой он будет править и будет ли; она готова разделить его судьбу, какой бы они ни была, преодолевать вместе любые испытании, потому что только с ним ее жизнь будет иметь смысл. И она не отступит, даже если жизни этой придет конец уже сегодня к вечеру.

Но она не могла этого сказать, будто зачарованная. Едва ли он сейчас вообще думал о ней – он, на днях похоронивший жену, а затем и мать, увидевший новорожденного сына, а потом – непримиримого врага возле своего дома. Что ему до нее?

Харальд тоже ничего не сказал, но, вернув рог, наклонился и поцеловал ее. У Гунхильды оборвалось сердце, она даже не знала, как понять это – как знак привязанности или всего лишь дань обычаю? Но как бы то ни было, она хранила в памяти этот поцелуй, тепло и мягкость его губ, колкое прикосновение усов и бороды, как некий залог их будущей встречи – неважно, в каком из миров.

Она оглянулась на Горма – ведь так и осталось неясным, кто из двоих, отец или сын, станет ее новым женихом. Да и глупо думать об этом, пока неизвестно, доживет ли до вечера хоть кто-то из них троих! Все мыслимое будущее сейчас умещалось в сегодняшнем дне.

Но Горм не смотрел на них. Впервые Гунхильда увидела его в боевом облачении и должна была признать, что Горм, в кольчуге и шлеме, с копьем в руке, мечом у пояса и щитом на плече выглядит точь-в-точь как любой из древних конунгов, кого она воображал, слушая сказания. Еще крепкий мужчина, до сих пор не прекращавший воинских упражнений, он излучал твердость и отвагу, объяснявшие, почему этому человеку покорились все земли данов и ютов.

Гунхильда стояла перед ним с рогом в руках, но он смотрел куда-то мимо нее. Она оглянулась через плечо – там не было ничего особенного.

– Спасибо, Тюра! – с теплом и нежностью в голосе произнес он. – С тех пор как я впервые увидел тебя – мне тогда было всего шестнадцать, а тебе пятнадцать, да, и ты показалась мне прекрасной, как юная богиня! – ты оберегала и поддерживала меня, и я знаю, что мы не расстанемся до самого смертного часа.

И на миг опустил веки, улыбаясь, точно подтверждая обещание.

У Гунхильды похолодело внутри, даже волосы на голове шевельнулись. Она бросила взгляд на Харальда: он тоже слышал слова отца и был ими потрясен. Горм видел Тюру! Но помнил ли он в эти мгновения, что она мертва и ему явился лишь призрак? А если помнил, то его уверенность означает… И жену ли он видел или свою фюльгья, которая приняла наиболее желанный для него облик?

Когда все ушли, Гунхильда и Ингер остались во дворе усадьбы вдвоем, не считая челяди. Ингер подняла голову, будто высматривала кого-то среди быстро бегущих серых облаков.

– Попробуйте только к нему подойти! – тихо, но с суровой угрозой произнесла она. – Он мой, и никому из вас я не советую тянуть к нему ваши жадные руки!

Гунхильда вынула Кольцо Фрейи из красного шелкового мешочка и надела, спрятав под рукав. В ближайшее время ей понадобятся все ее силы – и даже больше.

***

Войско двигалось между сжатых полей, растянувшись толстой пестрой змеей, потом остановилось на равнине неподалеку от моря. Здесь были знатные хёвдинги с собственными дружинами и стягами, бонды со взрослыми сыновьями и работниками, простые рыбаки с побережья – все те, кто собрался в Оружейной долине на смотр и теперь был вынужден выйти навстречу настоящему врагу. А впереди реял стяг самого Горма – черный ворон на красном шелковом поле, вышитый когда-то молодой королевой Тюрой. Каждый конунг бьется под своим собственным стягом, который вручает ему мать, жена или сестра, а по прошествии лет с этим же стягом он ложится в могилу, дабы и в Валгалле его бывшие воины – ждут ли они уже там или последуют за ним через какое-то время – сразу могли увидеть вождя и вновь занять свое место в строю.

Большинство пришло пешком, лишь знатные люди сидели в седлах. Каждый, от конунга до рыбака, надел свои лучшие одежды: если сумеешь победить, возместишь урон за счет врага, а если погибнешь, то не идти же к Отцу Ратей в обносках?