Кольцо Гекаты

Людмила Станиславовна ускорила шаг. Он шел рядом с ней, с букетом роз.

– Разве вам не надо на работу? – спросила она.

– У меня свободный график.

Они добрались до «Альбиона»в полном молчании. У самого входа Фариду удалось вручить ей розы.

– Можно, я приду за вами после работы?

Она ничего не ответила и скрылась в вестибюле. Фарид пошел по улице, улыбаясь. Людмила Станиславовна растрогала его своей простотой. Пожалуй, он сделал правильный выбор.

ГЛАВА 18

Юрий смотрел, как Анна наливает молоко в высокие стаканы. Опять молоко!

– Я буду пить чай, – сказал он.

– Пожалуйста, – пожала она плечами. – Как хочешь.

Она не собиралась подавать ему чай. Взяла свой стакан с молоком и принялась пить, разглядывая мужа, который вернулся за полночь. В ее глазах был интерес, на губах – едва заметная улыбка. Казалось, она все знала и о нем, и Любочке, и о количестве выпитой в ресторане водки, и о лососе, и о куриных котлетах, и о кровати с периной, и обо всем остальном… И похоже, ее это не волновало.

Юрий невольно вспомнил глаза Любочки, огромные и преданные, собачьи. Вчерашний вечер «У Петракова» был бурным, и господин Салахов спохватился около половины второго ночи. Он отвез секретаршу домой. По дороге мстительно думал об Анне – пусть поволнуется, подумает, где и с кем ее супруг проводит время. Не только же ей водить его за нос! Он тоже может себе позволить загулять.

Открыв дверь квартиры, он сразу понял, что жена давно спит. Стоило ему переступить порог, и он тут же мог сказать, дома она или нет. Юрий на цыпочках прошел по коридору и заглянул в спальню. В полумраке комнаты было слышно тихое, ровное дыхание Анны. Не очень-то она переживала по поводу отсутствия любимого супруга!

Господин Салахов не захотел ее будить и улегся в кабинете, на кожаном диване. То, что произошло между ним и Любочкой, не давало ему покоя. Это нельзя было назвать любовью. Так… баловство спьяну. Обидно, что возни много, а удовольствия никакого!

Под утро ему удалось забыться тяжелым сном. Звонок будильника не произвел на Юрия особого впечатления. Вставать не хотелось. Не хотелось видеть ни Анну, ни, особенно, Любочку. Он представил себе, как она встретит его сегодня, с этими ее отвратительными ужимками… как будто она уже имеет на него какие-то права. Тьфу! Хоть не иди в офис.

– Приятные воспоминания?

Голос Анны вывел его из задумчивости. О чем она спрашивает? Во всяком случае, не о том, где он был вчера. Ей все равно… Боже! Как по-дурацки он ведет себя. Он смешон. Конечно, смешон со своими глупыми «изменами».

– О чем ты? – рассеянно спросил он.

– Мне хочется рябчиков в сметане или… телячьих отбивных с грибным соусом, – лениво улыбнулась Анна. – Не хочешь провести со мной романтический вечер? Где-нибудь за городом?

Юрий чуть не брякнул про дом в Андреевском, но вовремя прикусил язык. Любочку она ему еще простит, а вот частного детектива…

– Что, дорогой? Ты что-то сказал?

– Н-нет…

– Значит, мне послышалось.

Как Анна прекрасно выглядит! А он-то хорош… опухший после возлияний и душных перин… с мешками под глазами, с щетиной. Надо было побриться, прежде чем садиться за стол.

– Ты ничего не ешь? – спросила Анна.

– Не хочется. – Он встал. – Пойду собираться.

– Торопишься?

– Как всегда…

Ему хотелось быстрее покинуть пределы квартиры, чтобы не видеть Анны, ее взгляда, не слышать ее вопросов. Там, в приемной, перед дверями его кабинета, ждет Любочка, с тем особенным настроением, которое бывает у любящих людей после проведенной с возлюбленным ночи… украденной у целого мира.

Но Юрий совершенно не чувствовал никакого подъема – наоборот, ему не хотелось видеть и Любочку, с ее рыбьими глазами навыкате и пухлым, ярко накрашенным ртом. Дом и офис стали чужими. Если бы не работа, назначенные встречи… Эх, и бросил бы он все к чертовой матери, покатил бы в какую-нибудь загородную корчму, напился бы ледяной водки с блинами со сметаной и икрой! Плюнул бы на всю эту дребедень, на Любочку, ее ожидания, свое собственное болезненное стремление досадить Анне, которая превращала его жизнь в пытку. Водка! Вот что поможет забыться, расслабить хоть на время тугой узел противоречий, который все больше затягивался. То ему хотелось упасть к ногам Анны, просить прощения, молить ее о любви, понимании… то поднималась тяжелая волна бешенства, ослепляющего, зовущего к расправе, – беспощадной, как терзающая его боль. Взять бы вожжи в руки и отстегать ее как следует, до беспамятства… заставить целовать сапоги…

Юрий опомнился. Какие вожжи? Какие сапоги? Что за странные фантазии из купеческого прошлого, когда жена была полной собственностью мужа? Он не смог бы тронуть Анну и пальцем, стоило ей взглянуть на него своими сливовыми глазами со странной поволокой… Может, лучше уже застрелиться? Да, с наслаждением, с радостью! Пусть поплачет, порыдает над его ранней могилой…

Он представил себе брезгливую гримаску на лице Анны, то, как она скажет: «Фи! Дурной тон…. Стреляться – удел гусар и поэтов! Дворянская привилегия, мой дорогой. Сколько я учила тебя, не в свои сани не садись!»