Кольцо императрицы (сборник)

– Да, это – она, – сказал опять Ополчинин. – Дело в том, что она превосходно ездит верхом, и очень любит ездить по-мужски. Еще в Москве, говорят, при императоре Петре Втором, она иначе не езжала. Ну а теперь ей это сподручно, потому что нужно иногда выбираться тайно из города, чтобы никто не знал. Она к себе на Смольный двор ездит; там и собираются все. Это – ее кольцо. И нужно же мне было повернуть лошадь!.. Жаль, что меня не было с вами!

Это восклицание вышло у Ополчинина до того чистосердечно и наивно, что князь Иван не мог не рассмеяться. Рассмеялся он и потому еще, что почувствовал веселость, понятную после каждой удачи, а тут для него была удача несомненная. В случае чего – кольцо могло ему сослужить огромную пользу.

– Недурно! – сказал опять Ополчинин. – Да разве вы не узнали ее?

– Но как же мне было узнать? Во-первых, я ее никогда не видал, а знаю только по портрету, и то скверному, а во-вторых, все это произошло так быстро и было так темно, что почти нельзя было разглядеть ничего.

– Значит, и она вас не видала?

– Лицо, вероятно, не могла разглядеть.

– Ну, спросила она что-нибудь? Спросила, кто вы?

– И ответить я ничего не успел. Я вам говорю, что мешкать тут было нельзя. Им оставалось только повернуть как можно скорее и уехать…

– Да, – сообразил Ополчинин, – до Смольного двора гораздо ближе, чем до Петербурга; конечно, им не оставалось ничего больше делать. Но отчего же вы не поехали за ними?

– Так ведь почем я знал, куда ехать и что там впереди? Вы уехали. Я только и мог вернуться назад…

– Ну, во всяком случае, все это очень счастливо для вас, – заключил Ополчинин и разлил по стаканам остатки вина из бутылки.

Они замолчали, и каждый задумался о своем.

– Ну, едемте, – решил Ополчинин, вставая, – у меня есть пропуск на заставу для двух.

Князь Иван тоже встал.

Они позвали Дмитрича, расплатились, сунули медную монету возившемуся с их лошадьми работнику и, сев в седла, поехали молча в город. Так молча миновали они заставу, проехали предместье и, свернув по нескольким пустынным закоулкам, выехали на Невскую першпективу.

– Вы куда? – спросил Ополчинин.

Князь Иван чувствовал во всем теле страшную усталость и от утомления, пережитого сегодня, и от непривычки не спать так долго. Он просто падал на седле.

– Я домой! – ответил он.

– А я – в бильярдный дом; там ведь ждут нас. Так что же сказать им?

– Конечно, ничего особенного не нужно рассказывать, – вдруг серьезно заговорил князь Косой. – Раз тут замешана великая княжна, нужно, чтобы весь этот случай остался в тайне.

– Ну, это, конечно, само собой разумеется, в этом можете быть совершенно уверены. Нет, я не про то спрашиваю.

– Так про что же?

– А про заклад. Ведь вы его проиграли.

Тут только князь Иван действительно вспомнил, что проиграл заклад. Проиграл он не по своей вине, но все-таки условия заклада не были исполнены им.

– Хорошо, завтра я пришлю вам двадцать золотых, – сказал он и простился с Ополчининым.

IV

На другой день Косой без всякого сожаления послал Ополчинину деньги и, не повидавшись с Левушкой, который был занят у себя в кабинете и заперся там, вышел из дома в самом блаженном состоянии.

Князь Иван вышел, собственно, без всякой определенной цели, но уже на улице решил, что поедет к Соголевым. После своего первого посещения здесь, в Петербурге, он был у них еще несколько раз, и с каждым разом все больше и больше тянуло его к ним. И теперь он ехал в надежде провести с ними время – продолжить навеянное на него вчера поездкой в лес хорошее, радостное настроение.

Всю прелесть Соголевых составляла, конечно, не Вера Андреевна, не «китайский божок» Дашенька, но милая, тихая, вкрадчивая Сонюшка, как мысленно уже называл князь Иван старшую сестру Соголеву.

«Лишь бы она была только дома!» – думал Косой, входя по знакомой уже лестнице к Соголевым.

Оказалось, что Соня не только была дома, но даже одна: ее мать и младшая сестра уехали в город.

В первую минуту у князя Ивана мелькнуло, прилично ли ему, молодому человеку, входить к молоденькой девушке, когда она одна в доме, но древний лакей, сидевший с вязаньем чулка в передней, так просто сказал ему «пожалуйте», что он вошел.

Соня точно немножко застыдилась, что принимает гостя одна, но через эту ее стыдливость все-таки видно было, как просвечивало довольство тем, что он приехал и что они могут говорить один на один. И она, не умевшая ни лгать, ни притворяться, сразу заговорила о том, что думала в эту минуту:

– Как странно! – сказала она, когда они сели: она – на маленький диванчик у стола, а он – против нее на низком кресле. – Маменька, конечно, этого уже не испытала, ее воспитывали совсем по-новому француженки-гувернантки, но наши бабушки ни за что не посмели бы принять так одни гостя-мужчину… А теперь вот вы у меня…

Хотя она и старалась говорить спокойно и просто, но в голосе ее чувствовалось, что она сомневается, хорошо ли все-таки они делают теперь, оставаясь одни.