Эльжбета Францевна вернулась лишь к полудню следующего дня, она пребывала в приподнятом настроении, с видимым удовольствием рассказывая и про службу в церкви, и про визит к модистке, и про наряды, заказанные для Ядвиги… Впрочем, тема нарядов в большей степени волновала саму Ядвигу, она ахала, охала и вздыхала, томно закатывая глаза, чем раздражала Федора до невозможности. Уж лучше бы они никуда не ездили, тогда, по крайней мере, никто ежеминутно не трогал бы Луковского с очередным срочным вопросом – какой вырез нынче в моде: квадратный или сердечком. Ну как им объяснить, что петербургская мода меняется еженедельно, ежедневно и ежеминутно, она ветрена и капризна, порой тщеславна и глупа, и следовать ей имеет смысл, если живешь в столице. А здесь… Какая разница, квадратный у платья вырез или сердечком? Никакой.
Элге молчит. На ней старое платье бледно-сиреневого цвета, который подходит блондинкам с молочно-белой кожей и золотыми волосами, но противопоказан смуглым и черноволосым девицам. Кожа кажется чересчур темной, а само платье блеклым и невыразительным. Но Элге невозможно спрятать под этой маской невыразительности, она сама словно звезда, яркая и недосягаемая. Нет, не звезда – птица.
Ведьма черноокая.
Ох, неспроста князь ее ведьмой назвал. И там, в деревне, тоже не просто так староста упреждал.
– Знаете, чего бы мне хотелось больше всего в жизни? – Ядвига настойчиво пыталась заглянуть в глаза Федору.
– Чего? – Правила игры требовали его участия в беседе, хотя, будь его воля, Луковский уехал бы на весь день. Как князь. Неужели безумие заразно?
– Очутиться на балу… Свечи, цветы, играет музыка… Кавалеры приглашают дам…
– Не сомневаюсь, в вашей карточке не осталось бы ни одной свободной строчки.
– Ох, вы так милы. – Щечки Ядвиги смущенно порозовели. А Федор грустно улыбнулся собственным мыслям. Сестра князя очаровательна, она не затерялась бы в толпе дебютанток и, возможно, нашла бы себе подходящего супруга, богатого или не очень, но «соответствующего».
Проклятие. Откуда эти мысли, он ведь и сам недавно подыскивал супругу, достойную высокого звания графини Луковской, и не видел в этом ничего зазорного. Отчего же Федору так противно?
Элге, точно заглянув в смятенную душу, укоризненно покачала головой и приложила пальчик к губам. Правильно, чудесная птица, подобные мысли следует хранить глубоко-глубоко внутри, иначе объявят безумцем почище Алексея.