Кольцо королевы Фредегонды

Она резко встала и бросилась из зала в освещенный факелами коридор – слезы душили ее. Честолюбивые мечты на поверку оказывались хрупкими хрустальными шарами. Король встревоженно поднялся следом и, догнав любовницу, прижал ее к холодной стене:

– Что случилось?

Женщина вскинула голову:

– Ты меня не любишь. Ты отсылаешь меня обратно.

– Ты ничего не понимаешь, – он сжал ее в объятиях. – Аудовера не зря просила меня не брать Реймс. Я дал клятву Сигиберту не нарушать границ владений – и я ее нарушил. Братья ненавидят меня и вряд ли не обратят внимания на захват Реймса. Скоро здесь может быть очень горячо, и я не хотел бы, чтобы ты и мои близкие пострадали.

Она вцепилась ему в плечи:

– Я тебя не оставлю. Никогда, слышишь?

Хильперик сделал над собой усилие и отстранил ее:

– Это не обсуждается, это моя королевская воля. Кроме того, ты нужна моей жене.

– Я твоя жена. Навеки. – Фредегонда смотрела на него преданными горящими глазами, и король снова почувствовал влечение. Эта женщина порабощала, сковывала волю, и потерять ее было выше его сил.

– Как только выдастся удобный случай, я дам тебе знать, и ты приедешь ко мне, – сказал он твердо. – А теперь нам нужно идти к гостям. Сначала я, потом ты.

Он повернулся и пошел в зал. Фредегонда так сильно сжала пальцы, что хрустнули суставы. Желание извести королеву и ее детей становилось непреодолимым.

Глава 13

Крым, наши дни

Мужчины спустились со склона горы и оказались на одной из улочек Мидаса – крошечного приморского городка. Именно улочек, потому что назвать неширокие дороги между частными домами и спуском к морю улицей язык не поворачивался. Чуть поодаль виднелись три пятиэтажки, оставшиеся, видимо, с советского времени.

– А это наша площадь, – Борис Дмитриевич показал на круг, огражденный кафе, несколькими гостевыми домами и маленьким супермаркетом. На площади, как и положено, толпился народ, рассматривая картины одиноко стоявшего художника и изделия из можжевельника и ракушек. Истомин и Лихута тоже подошли к живописцу.

– Хотите приобрести что-нибудь на память? – поинтересовался парень в замызганных донельзя спортивных штанах, давно утративших свой первоначальный цвет, и когда-то белой пайте. – Берите, не прогадаете. Мои картины с каждым годом будут стоить все дороже.

Пожилой мужчина хмыкнул и отвернулся, а Дмитрий подошел ближе, стараясь поймать ту точку, откуда знатоки живописи рекомендуют смотреть полотна, а поймав, сделал вывод: местный живописец работал под Айвазовского, очевидно, мечтая о такой же славе. Художник писал преимущественно морские пейзажи. Здесь были копии полотен Айвазовского, кстати, выполненные довольно профессионально, и авторские работы. В одной из них психолог узнал тщательно выписанный Мидас и заинтересованно спросил:

– Сколько стоит вот эта картина?

Живописец почесал затылок пальцами с грязными ногтями:

– Тысяча долларов.

На его плутоватом лице не дрогнул ни один мускул. Лихута огорченно вздохнул:

– Ну, у меня таких денег отродясь не было. Может, уступите?

Художник покачал головой:

– Ты не возьмешь – возьмут другие. Скоро курортный сезон, желающие найдутся, поверь.

– Может, все же уступите? – воззвал к нему Дмитрий – ему безумно хотелось купить картину, но Истомин потянул его за рукав куртки:

– Пойдем. Пусть ждет богатых курортников.

Они продолжили путь среди остроконечных кипарисов, казалось, протыкавших своими вершинами небо.