Кольцо принцессы

Потом они сели по-семейному за стол и Герман набросился на домашний сыр с перцем и ветчину, изготовленную лично отцом. Вообще-то эти продукты были не типичные для тверской деревни, никто там ничего подобного не делал, обходились пищей простой, без всякой переработки, но после войны в глухих деревнях появились сосланные из западных областей прибалты и немцы. Говорят, они и научили местных. Те же, как водится, превзошли учителей и стали делать деликатесы со своими поправками, из экологически чистого сырья, и батя гнал теперь свою продукцию колбасного цеха за рубеж.

Матушка вдруг спохватилась, достала из сумки термос с молоком и каравай черного хлеба, испеченного в своей печи. Правда, молоко уже не было парным, и хлеб за дорогу остудился, причерствел, но это был тот самый бальзам, пролитый на душу…

А батин голос создавал полное ощущение, будто они сидят дома — не в районном центре где-то в Забайкалье, чуть ли не во дворце, а в родной деревне, в старой бревенчатой избе.

— Я тебя научу, как делать. Ты их не особенно-то слушай, сейчас в людях правды не найти, врут, изгаляются. Были мы тут у врача твоего, толстый такой человек… Говорит, ты под дурака закосил, чтоб пенсию тройную получить…

— Да ведь не правда это, — вступилась мать, — придумал он…

— Погоди, мать! Если тебе положена тройная — не отступай, бери тройную!

— Он еще летать будет! — запротестовала и замахала руками матушка. — Что городишь-то? Какая пенсия — молодой парень! Это он по себе судит, врач-то. Он бы пошел, а Германке что на пенсию уходить? Пусть летает!

— Я ж не против! Но если признают болезнь — бери тройную, Герман! Говорят, вы за один полет столько здоровья сжигаете, сколько топлива — одинаково. Этот харю наел в госпитале, сидит на земле и дохнет от зависти — кто-то больше его пенсии получит! Не отступайся, Герман, если что, дави! Суды все продажные, но встанешь на своем — никуда не денутся.

— Чему ты учишь, Петя? Ему еще летать — не перелетать…

— Мам, там черемуха на Пожне цветет? — перебил их Шабанов. — Я же к вам собрался, а Ужнин вызвал…

— Как же не цветет? Нынче особенно сильно цветет, аж голова кружится, как выйдешь на берег.

— А вы где больше обитаете, дома или в райцентре?

— Сейчас больше дома, сынок. В прошлом году снова корову взяли, двух поросят растим…

— Который час? — вдруг спохватился батя. — Я же договорился пойти на склады, машины посмотреть… С этим, как его? Ну фамилия такая…

— Харин, — подсказал Герман.

— Ну, Харин! Я побежал, а вы тут сидите! Ужинайте без меня, не ждите. Я как чуял — печать с собой взял. Если что, договор заключим…

Когда отец убежал, матушка помолчала немного, подняла отчего-то виноватые глаза:

— Плохи дела у нашего отца, — проговорила тихо. — Хорохорится он, да что толку?.. Маслозавод и впрямь вернул, но разграбили его, все оборудование продали, одни стены стоят, все заново начинать. Это какие силы надо, чтоб поднять?.. Итальянцы и правда были, посмотрели, кефиру попили, что я сама дома сделала, и уехали. Там денег надо много, чтоб запустить, потому и отдали назад… И автобазу тоже растранжирили, одни гаражи, машин-то нет.

Стройиндустрия в упадке, цеха стали разбирать, плиты развозят… Может, и поднимет, да ведь сразу увидят и снова отнимут. Ты ему как-нибудь мягко скажи, чтоб не мучился. Изба у нас есть, корова, свиньи… Посидели бы тихо, пожили в удовольствие. А то ведь не жизнь — страх один. Стреляют, бомбы взрывают, а деньги, какие появляются, на одни судебные издержки уходят. А отцу нравится! Говорит, вот настоящая работа! Совсем стал как больной…

— Это у нас наследственное, — вставил Герман.

— Нет, ты подумай-ка что делается! — вспомнила матушка. — Эти итальянцы приглашают к себе! Хотят поставить самым главным специалистом над всей молочной промышленностью. Ладно, грех говорить, ведь не образованный, дурак дураком, но они-то куда смотрят? Нет, им подавай отца и все тут! Начнут сами молоко квасить — не идет, все простокваша получается. Руки, говорят, нужны его. Ведь что он делает с ними — да смеется! Он этих всяких кисломолочных продуктов ведь сам напридумывал. И названия им дает — ряженка «Шабаниха», или кефир «Махолет». Недавно еще один рецепт зарегистрировал варенец «Подъемная сила». Дурит он их. Германка, стыд и сказать! Ходит-ходит, и вдруг спрашивает, а чем, мол, наша бабка-покойница ребятишкам пупочную грыжу лечила? Ага, щавель в молоке варила, кровохлебку жгла и пепел сыпала, сушеную пергу добавляла… А ну-ка, мать, сделай-ка пробный образец! Я сделаю, он покушает, сутки подождет, к организму прислушается и говорит: подмешай еще укропного масла немного, и когда закисать станет, подмолоди свежими сливками. Да чтоб сливки были обязательно от красной коровы. Теперь я при нем, как лаборант… Итальянцы эти пробуют — диву даются, а вроде умные люди.

— И надолго вы в Италию собрались?

— Говорит, пока на три года, там видно будет.

— Это уже окончательно решено, или как?