Кольцо призрака

Вся комната была залита непривычным открытым светом. Снятые шторы скомканы и брошены на покрывало, и сверху все густо присыпано белой пылью. В углу темнела пробитая дыра, и в ее глубине кривлялся жалкий столбик пыли.

– Я к тебе ненадолго. Я пришла, потому что… – начала было Анна, ощутив, как трудно ей назвать его по имени.

– Вот этого не надо, – с насмешкой прервал ее Андрей. – Должна была прийти и пришла. – Он досадливо оглянулся. – Даже посадить тебя некуда.

Он небрежно встряхнул угол покрывала, сгоняя пыль и штукатурные крошки к середине тахты. Но Анна всплеском испуганной птицы метнулась в сторону, увидев открывшийся угол несвежей простыни.

Андрей поглядел на нее и кивнул, снял со стула стопку книг. Одна из них показалась Анне знакомой – старинная, с медными застежками. Черная кожа лопнула вдоль переплета.

Андрей вдруг скосил вспыхнувший настороженный взгляд на окно, к чему-то прислушался. Мимо окна по доскам, на уровне глаз протопали две пары сапог, заляпанных краской. Свежие, из другой жизни голоса. И шустрые тени, пробежавшие по комнате, были тоже молодые и веселые.

– Туфли купила австрийские, – прозвенел беспечный голос.

– Невезучая я, – чирикнул второй голос той же породы. – Все ждала, думала. А теперь нет того фасона.

Появились две небольшие красные руки, ловко заправили тренировочные штаны в пятнистые сапоги. Все исчезло вместе с живыми тенями.

«Если он встанет на подоконник, он сможет щупать их за ноги», – подумала Анна, стараясь отогнать эту нечистую мысль, пришедшую из той, старой жизни, которую она так старалась стереть из памяти.

Сквозняк свистнул в дыре. Озабоченно пробормотал что-то свое, пыльное.

– Трубы меняют, – словно отвечая сквозняку, сказал Андрей, не переставая тем временем к чему-то прислушиваться.

«И что он все прислушивается? – опасливо подумала Анна. – Ждет еще кого-то?»

– А ты шикарно выглядишь, – взгляд Андрея ощутимо прошел по ее лицу.

– Еще бы. Старухой стала, – безжалостно сказала Анна.

– Зачем? Нет, еще красивее. – Он облокотился о спинку стула, и Анна заметила, каким костлявым и острым стало его плечо. В растянутый ворот свитера она увидела длинную и белую выпирающую ключицу.

– Ты какая-то другая, изменилась. Похудела. Стала меньше краситься, тебе идет. Глаза такие же. Только в них какая-то точка, точка, не пойму, – он вдруг вздохнул, будто сожалея о чем-то утраченном, когда-то близком и доступном, а теперь невозможном и ненужном.

– И ты другой.

– Что? Заметно? – Он вздрогнул и быстро посмотрел на нее.

– Заметно.

– Ну… Просто замотался, – отчужденно протянул он. Движением надменным и равнодушным откинул голову. – Надоело все. Еще этот ремонт чертов.

– А где Лапоть, где все?..

– Прогнал давно. – В прищуренных глазах блеснул ртутный холод. – Знаешь, а ты мне часто снишься. – Он улыбнулся струпчато-запекшимися губами. – И все держишь – то за плащ, то за локоть. А сегодня приснилось: ухватила меня за мизинец. Сама маленькая, а вцепилась, не вырваться. Тянешь куда-то.

И ты мне снишься, хотела сказать Анна, но удержалась, не желая открыть ему даже малую часть своей души.

Он без труда прочитал ее мысли, понял и улыбнулся почти ласково, но безразлично. Взгляд его был затенен какой-то тревогой.

– Почему-то все тянется, тянется на этот раз, все никак… – пожаловался он сквозь стиснутые зубы. Анне показалось, что зубы у него стали хрупкие, тоже из гипса. Если он стиснет их покрепче, посыпятся осколки и пыль.

– Болен ты, тебе лечиться надо, – вырвалось у Анны.

– Такая тощища, не поверишь. Пора, пора… Это же глупо, наконец, – уже с откровенной болью проговорил он, – сколько можно ждать?

– Чего ждать? – прошептана Анна.

– Да так, – отмахнулся он. – Тебе не понять. Ну, почему, почему он тянет? Лапоть говорит: подождать надо, скоро, но надо подождать. Все наладится. Вот и зуба серого у тебя нет. Это его очень волнует, Лаптя. Я-то давно понял, что-то не так. А Лапоть просто бесится, ему надо, чтоб все было как всегда, – насмешливо, но как-то брезгливо проговорил он.

Анна облизнула пересохшие губы. Он вдруг близко наклонился к ней.

– Все знакомое, все попробовал. И язычок твой розовый, сладкий. Ведь все было. Было ведь? – Îн нечисто рассмеялся.

Но тут же, забыв о ней, тряхнул головой, волосы упали ему на лоб, пыль перхотью посыпалась на плечи. Анна увидела: под ногтями у него белеет известка.

Какая-то жилка дергалась на его виске, стараясь прорвать истончившуюся кожу.

«Болен, совсем болен, запущен, – безнадежно подумала Анна. – Что-то надо делать, но что я могу?»

Анна в недоумении глядела на его разгорающиеся далеким огнем глаза.

– Твой-то, Сашка, и здесь ничего не успел, и там не соображает! – Он повернулся к ней, лицо его исказилось. Его руки дотянулись до Анны, он схватил ее за плечи и больно встряхнул. Она почувствовала каменную твердость и дрожь его пальцев. Та же дрожь сотрясала все ее тело.