Кольцо с шипами Карина Рейн (СИ)

Здесь, в этом доме — хоть он и сменил имидж и мало походил на себя прежнего — я наконец почувствовала покой и умиротворение: всё-таки, поговорка про родные стены не такая уж и глупость; с удобством устроившись на диване, я залипла на потрескивающем пламени в камине и изо всех сил старалась ни о чём не думать, но у папы явно было другое мнение на этот счёт.

— Может, ты всё же расскажешь, что происходит? — садится в кресло почти напротив меня.

— Ты не рад меня видеть? — пытаюсь съехать с темы, но отца так просто не проведёшь — сказывается хватка бизнесмена.

— Ты же знаешь, что рад, — качает головой. — Но ты вышла замуж — хоть и не по любви — и переехала жить к мужу, а теперь возвращаешься домой с чемоданом и молчаливой просьбой ни о чём тебя не расспрашивать.

— Так может, ты просто порадуешься за мой приезд и не будешь забивать себе этим голову?

— Не могу. Я обещал твоей матери, Ульяна, что буду заботиться о тебе; а если тебе плохо или больно, значит, я не справился с этим обещанием.

Перевожу на родителя удивлённый взгляд; до этого дня мы с ним никогда не говорили о маме — я молчала, потому что было немного странно разговаривать о человеке, которого никогда не знал, а папа — потому что ему было слишком больно поднимать эту тему.

— Тебе нужно было подумать об этом прежде, чем ставить на кон всё, что у тебя было, — роняю упрёк и снова отворачиваюсь.

Знаю, что это нечестно — давить на больное и пытаться выставить его злодеем — но мне просто не хотелось говорить о том, что мои мечты хотя бы о приблизительно нормальной семейной жизни развалились на куски.

— Ты ведь многого не знаешь, моя девочка, — невесело усмехается папа. — Есть огромное количество переменных в этой формуле, в результате которой ты оказалась частью семьи Демида — единственным его членом, если быть точным — но я не верю в случайности.

Снова смотрю на отца и по его глазам понимаю, что он мне что-то не договаривает; копаюсь в памяти и вспоминаю, что даже тогда, после своего проигрыша и визита Пригожина, он совсем не выглядел виноватым и не особо выказывал раскаяние. Подозрительно щурюсь, на что родитель лишь улыбается.

— Поверить не могу, что ты его защищаешь, — озадаченно перевожу взгляд на огонь в камине.

Как мы дошли до этого — я вышла замуж за незнакомого и нелюбимого человека, чтобы спасти то, что осталось от моей семьи и её наследия, а отец встаёт не на ту сторону?

— Когда-нибудь ты поймёшь, почему в твоей жизни всё сложилось так, а не иначе, и многое обретёт смысл.

— Как насчёт объяснить мне всё сейчас? — резко сажусь, требуя ответа. — У меня такое ощущение, что вы оба играете со мной в игру, правил которой я не знаю! Я всегда доверяла тебе и даже начала доверять Демиду; он предал моё доверие, а теперь и ты делаешь всё, чтобы повторить его судьбу.

— Не думаю, что я тот, кто должен рассказать тебе о том, что происходит, — улыбается папа, и я вообще перестаю что-либо понимать. — Думаю, он уже пытался поговорить с тобой, но, зная твой характер, рискну предположить, что ты не стала его слушать.

Хмурюсь вместо ответа, и папа правильно делает выводы — я действительно не слушала мужа.

И не собираюсь.

В доме отца я просидела до самого вечера, словно на иголках; я постоянно оглядывалась на входную дверь, ожидая, что вот-вот приедет Демид и в ярости накинется на меня. Любой даже самый несущественный шум за окном казался мне гневным рыком двигателя его автомобиля, и я каждый раз вздрагивала как трусливый заяц. Но к моему удивлению, Демид так и не приехал и даже более того — я не дождалась от него ни одного звонка: ни с угрозами, ни для выяснения отношений, ни с извинениями.

Ему словно было всё равно, где я и что со мной.

Впрочем, если это так, то я правильно сделала, что уехала; быть может, через пару дней он поймёт, что совершил ошибку, женившись на мне, и сам подаст на развод. Такой расклад бы больше меня устроил, потому что лучше разойтись, переболеть и двигаться дальше, чем продолжать жить вместе ради того, что нам никогда не построить. Отец даже не пытался скрыть своё недовольство по этому поводу; он не выговаривал мне, что я веду себя как ребёнок, и не давал советов, но его глаза говорили мне больше, чем любые слова. И это было странно, учитывая обстоятельства, по которым мы с Пригожиным вообще сошлись: как отец, он должен был радоваться, что его дочь, возможно, скоро станет свободной от сделки.

Но самое странное было то, что моя обида совершенно не мешала мне скучать по Демиду.

Так прошло две недели; за это время муж ни разу не сделал ни одной попытки вернуть меня или просто попытаться поговорить. Не было ни одного телефонного звонка, ни одного сообщения с извинениями или с просьбами вернуться и расставить все точки над «i». Одним субботним вечером я почти поддалась импульсу самой позвонить Демиду, но быстро взяла себя в руки: будет очень глупо предлагать перемирие после собственного ухода.

Но и отречься от мужа я не могла — слишком привязалась несмотря ни на что; я узнавала о его делах от Андрея, который изредка отвозил меня в парк или на набережную — развеяться.