Кольцо Сатаны. Часть 1. За горами - за морями

Туркмены тревожно и громко переговаривались. Они толпились около нарядчика и, услышав свою фамилию, чуть не бегом бежали к выходу, похоже, надеясь, что еще смогут увидеть, догнать своих, увезенных вчера.

Отец Борис не таясь перекрестил Сергея. Все пятеро перецеловались друг с другом. У Николая Ивановича на глазах блестели слезы. Еще раз договорились при всякой возможности писать. Нарядчик как раз выкрикнул имя последнего туркмена и сложил было списки, но охранник, считавший людей, сказал ему:

— Двадцать девять…

— Как так? Тридцать!

— Вчера одного лишнего прихватили.

— А, черт!..

Он вернулся под свет лампы, стал листать списки. Все замерли. Сейчас он назовет тридцатого, чтобы заполнить машину.

— Морозов! — с какой-то злостью крикнул нарядчик.

Сергей медлил. Может, ошибка?

— Морозов! — все более раздражаясь, снова крикнул нарядчик.

— Я! — произнес Сергей машинально.

— Заспался, что ли? Имя?

— Сергей.

— Бери шмутки. Быстро!

Свет померк в глазах Сергея. Отделили. Одного. Он оглядел потерянные лица друзей, жалкЬ улыбнулся, обнял стоящего рядом отца Бориса и пошел за туркменами. Что делать?..

Как по бараку шел последним, так и в машину забирался, когда все скамьи были заняты. Свободным было лишь одно место справа у заднего борта. Он сел, охранник опустил брезентовый полог, навинтил гайки на болты и пошел в кабину. Еще пять-семь минут, машина загудела и, подскакивая на мерзлых комьях, пошла по улице и оказалась за почтой, на Колымском шоссе.

Сергей крепился. Не плакал. Он сидел, прищурившись, крепко сжав зубы. Он был в таком взбешенном состоянии, что мог убить всякого неосторожного, посмевшего сказать ему что-нибудь насмешливое или оскорбительное. Один среди чужих.

В машине царила тупая тишина. Покачивались мохнатые папахи. Сосед слева все ниже опускал голову, пока не заснул. Спал, несмотря на холод, врывающийся в щели по краям брезента. Сергей всей спиной ощущал, как, завихряясь в кузове, под его полушубок проникал морозный ветер. А не все ли равно — замерзнуть где-нибудь на прииске или сейчас! В уме почему-то проносилось горьковское «человек — это звучит гордо!», и все отчаяние, вдруг окаменев, обратилось в презрительное равнодушие к почитаемому писателю. Какой издевкой звучали эти слова на Колыме…

* * *

Как в дантовом аду, в Северо-Восточном лагере существовало несколько кругов страданий для заключенных, оказавшихся за 64-й параллелью северной широты.

Немногочисленные ныне здравствующие и все давно погибшие сходились тогда во мнении, что нижний, самый страшный круг обозначался золотыми приисками в любом из пяти управлений, поделивших территорию Колымы. В самом конце 1937 года, когда теплоходы, трудясь на трассе Вторая речка (Владивосток) — бухта Нагаева (Магадан), успели переправить на Север около двухсот тысяч заключенных, и не меньше чем семеро из каждой десятки обязательно оказывались в этом нижнем круге. Прииски Дальстроя называли «основным производством», а все другие производства — дорожное, автомобильное, лесозаготовительное, речное и морское, рыболовецкое и совхозное — все они работали на «основное производство», которое и приносило главный продукт- золото или касситерит, то есть олово.

ОСЕДЛАЯ ЛАГЕРНАЯ ЖИЗНЬ

Вероятно, Сергей Морозов родился под счастливой звездой. На «основное производство» он поначалу не попал. Помогли туркмены.

В учетно-распределительном отделе и на пересылке в Магадане уже знали, какими никудышными работниками оказывались на Севере жители жарких стран. И не стали дразнить начальников приисков и горных управлений посылкой туркменов. Машину с ними адресовали на строительство большой казармы возле моста через реку Колыму на пятисоткилометровом расстоянии от Магадана.

Едва под колесами крытого грузовика с полуживыми от холода пассажирами прогремели гулкие доски мостового настила, как машина сбавила ход и повернула с трассы налево, а вскоре и остановилась у ворот лагеря.

Была ночь, светила половинка луны, вокруг зоны лежал мя-тый-перемятый грязный снег, дали занавесились темнотой и только около ворот и вокруг зоны было светло от прожекторов. Они вырывали из тьмы большой квадрат за колючей проволокой.

— Вылазь! Становись по четыре! Плотней, плотней! — покрикивал конвоир, стараясь ускорить сдачу партии «новеньких» и убежать в теплую казарму.

Скоро не получилось. Сергей хоть и спрыгнул первым, но сразу повалился на снег: ноги одеревенели, не слушались. Большинство его спутников тоже не устояли на ногах в своих ватных бахилах. Как позже выяснилось, у троих были серьезно обморожены ступни, они катались по снегу и стонали, что-то выкрикивая гневное и дикое.

Из вахты вышли двое заспанных дежурных, подскочил лекарь, немощных поволокли в зону. Сергей поднялся, сделал несколько неуверенных шагов. Ноги щипало, они затекли от долгого сидения и холода. Своим ходом прошел через вахту, нарядчик принялся перекликать новеньких по фамилиям, матерился, отталкивая одного за другим в сторону, наконец, сверил со списком и повел в барак.