Кольцо Сатаны. (часть 1) За горами - за морями

Один из таких, скромненький молодой человек, два дня кряду вертелся возле пятерки друзей, присаживался на нары, скорбно вздыхал, ввязывался в разговор и слишком уж очевидно подталкивал к скользким темам. Однажды, после мирного молчания, он вздохнул и произнес в пространство:

— Если бы товарищ Сталин знал, что тут делается!

Никто его мысли не поддержал. Иван Алексеевич вдруг спросил:

— Как самочувствие, отец Борис?

— Да вроде лучше. По утрам, правда, ноги как ватные. А потом расхаживаюсь, сегодня страсть как далеко ходил. До самой уборной.

— Никому и дела нет до страданий наших, — опять вмешался новичок.

И опять ему не ответили, разговор пошел о погоде, она и впрямь стояла превосходная, «тепло и солнце, день чудесный».

Разговорчивый гражданин вдруг скис и покинул приглянувшихся ему людей.

— Нашел дураков, — грубо высказался Черемных. — Сексот несчастный. Находятся же такие. Все ищет, кого бы продать, заложить. Братцы, будем бдительны! Нам вполне хватит одного срока.

Дни в приморской пересылке были похожи один на другой, как близнецы. Спать давали вволю, но все подымались в шесть, чтобы к семи занять очередь в котлопункте — так называли здесь столовую под навесом и многооконную стенку кухни, откуда выбрасывали жестяные тарелки с порцией все той же перловой каши и пайку хлеба с двумя кусочками сахара. Кипяток брали из больших кипятильников.

Позавтракав, шли в барак или на прогулку по зоне, оставляя одного при вещах. Наблюдали нехитрую жизнь, подолгу стояли у собачьего двора, где содержались служебные овчарки, они рвались и хрипели от злобы, едва увидев поблизости заключенного. По духу определяли, что ли?

Особой приметой этого лагеря был разгул воровства, обманов, ночных грабежей и даже убийств. Вся лагерная обслуга находилась в руках блатарей, организованных в шайки с наводчиками и исполнителями, которые нередко и приканчивали несговорчивых. Противостоять этим мерзавцам политические не могли. Бараки по ночам становились местом расправы. Наводчики заранее определяли людей с деньгами или с хорошими вещами, отводили в сторону и предлагали сдать столько-то вещей или денег. Несговорчивого в глухой час ночи накрывали брезентом, били и попросту отнимали все, даже брюки. Соседи, естественно, делали вид, что ничего не видят и не слышат. Охрана жалоб на грабежи не принимала.

— Они с бандитами заодно, — заявил Иван Алексеевич. — Я видел у вахты главаря шайки, беседа там шла мило и весело.

— Делятся награбленным, — согласился Черемных.

Но даже организованные воры опасались трогать заключенных, которые успели создать устойчивые сообщества. Такое сообщество представляла и дружная пятерка. Военный человек Черемных, не утративший сил Иван Алексеевич Супрунов и Сергей Морозов, даже Николай Иванович Верховский были вместе и начеку, могли ответить ударом на удар. Потому и подсылали к ним сексотов, чтобы выхватить одного-двух, передать оперчеку и ослабить группу. Не вышло.

За эти дни Николаю Ивановичу Верховскому удалось наладить почтовую связь с женской зоной. Две зоны разделялись плотным деревянным забором с колючкой поверху. По ночам вдоль забора с обеих сторон по натянутой проволоке бегали овчарки, днем собак забирали. Верховский написал письмо с просьбой поискать среди женщин Надежду Семеновну Верховскую и Анну Васильевну Черемных, ответ просунуть в ту же щель между тремя и четырьмя часами. Несколько дней он прогуливался у щели, на пятый, кажется, день увидел на земле ниткой сшитую четвертушку бумаги. Дрожащими от волнения пальцами Николай Иванович развернул бумажку и увидел: «В трех бараках нет женщин с такими фамилиями. Будем искать дальше. Вас просим поискать в зоне Андрея Никифорова, Авеля Корадзе, Исаака Левина. Через три дня придем к забору».

Все друзья приняли участие в этом поиске, оставив в бараке только отца Бориса. Ходили по баракам и выкрикивали фамилии. И в первом же к ним бросился бородатый человек с сумасшедшими глазами: «Я Исаак Левин! Я — Левин!» Верховский вышел с ним во двор и спокойно объяснил, что ему делать.

Никифорова и Корадзе так и не обнаружили. В назначенный срок Николай Иванович, вроде бы прогуливаясь, просунул в щель письмо Левина и поднял с земли бумагу. В ней сообщалось, что ни Верховской, ни Черемных в зоне нет.

Пудовая тяжесть упала с сердца двух людей. Впрочем, это не означало, что дома у них все благополучно: ведь были и другие лагеря и ссылки…

О Колыме, сколько не расспрашивали, никаких сведений собрать не удалось.

А вскоре пошли слухи, что на рейде уже стоит пароход. Видимо, за ними. Слегка притупившийся страх возник с новой силой. К пересыльному лагерю уже привыкли,' режим здесь не казался хуже тюремного, одни прогулки под солнцем для них, утомленных каменными мешками, много чего значили. И кормили все-таки лучше, чем в тюрьме, так что слух об этапе вызвал не радость, а огорчение. Неизвестно, что ждет их на Севере.

Дни все еще стояли теплые и тихие, хотя уже заканчивался октябрь, мелкие деревья и кусты пожелтели, при порывах ветерка с них летел сухой лист. Запах моря ощущался все явственней.