Кольцо Сатурна(Фантастика Серебряного века. Том XIII)

Старов проснулся среди ночи. Он спал, но этот сон был так ярок, так выпукл, что казался ему действительнее действительности. Он видел «Откровение», видел его своими глазами и слышал тот оркестр, который создал в своем воображении.

Тесно и душно стало ему в темной маленькой комнате. Хотелось воздуха, простора, движения. Он отыскал свою шапку, запахнул шубу, в которой спал, и вышел на улицу.

* * *

Ледяная ночь, белая, жуткая, держала город в цепких убивающих объятиях. Белые деревья садов окоченели. На стеклах сияли ледяные узоры, каменные стены домов покрылись белым искрящимся налетом. Снег под ногами и санными полозьями резко скрипел. На перекрестках горели костры и порою сноп ярких искр подымался вверх, рассыпаясь в голубом воздухе. Черные люди с багровыми лицами приплясывали у костров, дико кривляясь и размахивая непомерно длинными руками.

В неясном сумеречном свете огромные здания теснились на берегу окаменевшей реки. Черные памятники казались уродливо разросшимися призраками. Но все — и люди, и дома, и памятники — уже знали тайну Старова.

И потому в эту ледяную ночь он чувствовал, как растет его радость, как расширяется его сердце, согретое, удовлетворенное. Еще недавно, очень недавно, — он не помнил точно когда, — приходил к нему маленький человек с маленькой мыслью и бедным воображением. Он говорил что-то о безумии и невозможности. Но Старов знал, что мир обрадуется новому достижению, что мир раскроет объятия победе искусства. И вот — сбылось.

Он все видел и слышал сам. И вновь, и вновь переживал эти блаженные мгновения, вновь представлял себе этот зал, несравнимый ни с каким залом в мире. Там лучшие художники всего света соединились, чтобы дать образы, нарисованные могучим вдохновением пророка. И сонмы — «тьмы тем» — инструментов, управляемых сказочно-одаренным капельмейстером, исполняли музыку, которая еще никогда не раздавалась на земле.

Она и теперь звучала у него в мозгу, в ушах. Счастливый и гордый, он шел быстро, не замечая дороги, не чувствуя холода и полубессознательно любуясь ледяной ночью, колдующей над фантастически-величественным городом с огромными белыми площадями, тяжелыми массивами соборов и огненными цепями мостов.

Вдруг Старов остановился на незнакомой отдаленной набережной. Какое-то длинное, зловеще-громадное здание с колоннами привлекло его внимание. Статуи стояли в глубоких темных нишах и тоже искрились, покрытые белым ледяным налетом.

Старов глядел на них завороженный.

Он думал о тех людях, которые претворились в эти каменные изваяния. Он верил в эту минуту, что души их здесь, сейчас глядят на ледяной город и окаменевшую реку. Его соблазняло величие этих неподвижных каменных гигантов. И он понял, что его место среди них. Да, и лучшее место.

Дал ли кто-нибудь из них миру столько, как он? Кто расточал так богатства своего мозга? Кто сегодня осчастливил мир откровением?

Здесь поставят памятник новому благодетелю человечества — тому, кто дал людям возможность ощутить грядущие судьбы мира, но и еще раз в беспредельно-могущественных звуковых образах подтвердил надежду на воскресение. Здесь, вот у этой колонны, будет поставлен ему памятник.

* * *

Он поднялся по ступеням, выпрямился, встал у колонны, сбросил шубу с одного плеча и небрежно уронил складки ее к ногам. Потом вытянул вперед руку.

Невыразимо-сладкое спокойствие овладело им. Он почувствовал успокоение, радостное удовлетворение. Ему казалось, что он ощущает, как тело его претворяется в камень, как он весь, леденея, превращается в статую, которая будет века стоять в этом ледяном воздухе, на берегу окаменевшей реки, и глядеть на нее неподвижными глазами.

Он не обращал внимания на дрожь, которая еще порою потрясала его коченеющие члены, на слезы, которые заволакивали глаза. Мысли становились все бледнее, туманнее, разряженнее и неуловимее.

А над городом продолжалась ледяная ночь, и, несмотря на холод, все еще метались по улицам черные тени пешеходов и легкие саночки с согнувшимися в три погибели седоками. У костров все так же приплясывали черные фигуры с багровыми лицами, и, кривляясь, размахивали непомерно длинными руками.

Ольга Снегина ТАЙНЫЕ МЕЛИ

Илл. А. Юнгера

Финские газеты все еще пишут о смерти и жизни Томаса Отсена. Каждый день я нахожу новые и новые заметки. Его называют исключительно даровитым архитектором, о его постройках отзываются с восторгом и признательностью. Все иллюстрации[33] поместили его портреты, снимки с его построек. Так молод, талантлив, знаменит и эта ужасная смерть! Похороны тоже были описаны подробно, и даже надпись на моем венке была приведена в одной из газет.

Какой-то репортер объявил, будто бы я давно замечал ненормальность в моем друге. Какая чушь! Кому и когда мог я сказать что-нибудь подобное?

Липы на эспланаде цветут, и у моря все тот же изумрудный цвет, и солнце заливает землю так щедро, точно никогда не бывало холода, зимы, ненастья, осенних слез. А Томас Отсен лежит в могиле, и я ежедневно скупаю все финские газеты, чтобы с мукой читать в них заметки о его жизни и смерти.