Кольцо Сатурна

Лицо ее было очень похудавшее и совсем прозрачное, только на правом виске красное пятно, густо посыпанное пудрою, большие раскрытые остановившиеся глаза, а шея, как у живой, подвижная, и волосы на голове взбиты венцом, не мертвые.

Вдруг из толпы выскочил какой-то взволнованный, растерзанный весь и взлохмаченный с длинною рыжей неровной бородою. Он вынул записную книжку и стал читать:

— Что вы с ней делаете? Зачем хотите закрыть глаза ей и шею согнуть и уложить в гробе по-своему…

Люди, старавшиеся что-то сделать с покойницей, отошли от гроба.

На согнутых локтях лежала она, высоко приподняв голову, очень похудавшая (вода осталась в наших подушках!) с большими раскрытыми остановившимися глазами.

«Сфинкс!» — подумал я, вглядываясь в живые черты мертвой, и проснулся.

1911 г.

Старый Курц РАЗБИТЫЙ ЧЕРЕП

Егор выбросил последние комья мерзлой земли и, подняв со дна фонарь, любовно оглядел стены могилы:

— Чистота! Одно слово, модель! Хоть сам ложись, так в ту же пору! Михайло! Ты что там делаешь?

Михайло давно уже вылез на «грунт» и, охваченный крепким морозом, торопливо напяливал на себя новый, крытый сукном полушубок.

— А здесь, на воле-то, дедушка, здорово крепит! — крикнул он в ответ Егору. — В яме-то больно сходно было, а теперь…

— Зря торопился! — махнул фонарем Егор. — Кончал бы вместе! В мороз завсегда так: как бросил лопату, сейчас и облекайся, пока, значит, не остыл!.. Ну, да ничего!.. В трактире живо согреемся!.. Денег не жаль! Заработали дажно!..

…С рубля гривенник в онучи позашью,
Что останется в «компании» пропью…

Так, что ль?..

— Чего не побаловаться! — взвалил на плечи «струмент» Михайло. — Ишь, как вызвездило!!.. Вот на Святках кажинный год так: вызвездит и вызвездит! Отчего это, дедушка?

— Вольный воздух! Прояснит, ну и… того!.. Все души небесный видимость имеют… Сбрось-ка мне одежу… Вот так… Ну, и готово!

Егор выпрыгнул из могилы и уверенно пошел, сворачивая то направо, то налево, по бесконечным мосткам погруженного в таинственный полумрак кладбища. Михайло еле поспевал за стариком.

У кривой часовни могильщиков встретили два громадных пса. Они с лаем бросились к ним, но, заслышав оклик Егора, завиляли хвостами и стали ласкаться.

— Добрые псы! — похвалил их Егор. — Быка, и того свалят! Допреж, без них, и ходить опасливо было.

— А что? — боязливо перебил его Михайло. — Нешто, дедушка, они пугают?!?..

— Не токмо, что пугают и… ограбят, и убьют!..

— У-бьют?.. Да ты про кого сказываешь?

— Известно про кого! Про жуликов, про грабителей!

— Да-а!.. А я думал…

Михайло не докончил фразы и только быстрее зашагал. Он чувствовал себя не совсем в порядке! На душе было неспокойно, и в мозгу что-то сверлило.

— Зачем я «его» разбил? — подумал он. — Ну, попался череп, ну, и возьми его честь честью и… захорони в сторонке… сбоку… Отскреб стенку и засунул… Он себе и лежит там ладно!.. А Егор… зря!.. «Разбей лопатой…» А зачем? Ведь тоже человек!.. Череп!.. Небось, тоже на плечах сидел… говорил… молился!.. Грех это. Грех! Надо бы закопать, а я его… раз, раз… и в куски… Грех! Егору-то что?.. Он приобык!.. Ему хоть с покойником рядом, так ничего!.. Он их, покойников-то, племянничками зовет…

— Ты что смолк? Не слыхать тебя, — обернулся к Ми-хайле старик. — Ай, взаправду застыл?..

— Нет, дедушка, ничего!..

— То-то!.. Надо покликать Дорофея!.. Чай, спит. Имянинник он сегодня, ну и… выпимши!..

Егор подошел к сторожке я стал усиленно барабанить в окна.

— Кто там? Черти! Закрыто! Не пущу! — раздался хриплый голос.

— Пускать не надо! Только выпустить! — засмеялся Егор. — А то ночевать к тебе заберемся!

— А! Это ты, приятель! — очухался Дорофей. — А я было и… Да чего толковать… Заходи… угощу!.. У меня, брат, харча много осталось… Захаживай!..

— С товарищем мы здесь!

— А товарищ-то, водку пьет? — осведомился сторож.

— Мимо рта не пронесет! — фыркнул Егор.

— Коль так, тащи и его! — распахнул дверь Дорофей. — Входи, ребята, гостями будете!

В сторожке было тепло, пахло водкой и ельником. Компания уселась за стол. Сначала выпили по стаканчику, потом повторили. Дорофей разошелся: достал бутылку «травничку» и соленой рыбы. Всем захотелось пить. Поставили самовар. Напились вдосталь и принялись снова за водку. Егор был страшно весел, сыпал шутками, прибаутками и остротами. Дорофей пел песни. Один Михайло только пил молчаливо и сосредоточенно…

— Мне смерть, все одно, что плевое дело! — скалил гнилые зубы Егор. — Насмотрелся я на нее! И ничего-то в ней нет!.. Ни кожи, ни рожи!.. Одна слякоть! Ей-Богу!.. Сгинет человек, и нет ничего!.. Останутся гнилушки, а чтоб форменно… гроб, или что… Ничего! Захоронишь одного, а прошло лет двадцать… хоть другого хорони по тому же месту!.. Ей-Богу!..

— А череп! — вдруг прервал молчание Михайло. — Череп, брат, не того, не рушится!.. Да!..

— А что череп! — мотнул головой Егор. — Дал ему раз — и разлетелся! Ей-Богу!..