— Но мы позволяем себе отдыхать там. Ничто не мешает проводить свободное время в других мирах, — добавил он. — А чем тебе нравилось ходить в горы?
— Это был наш первый самостоятельный горный поход. А до этого был еще один, но с инструктором. Так что мы не такие уж опытные альпинисты, — улыбнулась Карина. — Но, ты знаешь, горы — это горы. У нас была такая песня «лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал». Там чисто, красиво, там мощь и преодоление. Сильнее гор я люблю только море…
Нам надо на Беншайзе, подумал Ар’Тур. И на Део, там океан, ей понравится…
— А чем ты еще увлекаешься, кроме медицины и путешествий? — спросил он, стараясь не упустить разговор.
— Чем я только не занималась! — махнула рукой Карина. — Читаю книги, немного играю на пианино – это такой музыкальный инструмент… А когда училась в школе, то хотела стать спасателем. Поэтому много занималась спортом: скалолазанием и фехтованием…
— Ты умеешь фехтовать? — спросил Ар’Тур. — Хочешь, завтра пойдем в фехтовальный зал? Мне тоже нравится…
— А можно? У вас тоже есть фехтование? — удивилась Карина.
— Конечно. По традиции все Древние учатся владеть оружием, это может пригодиться в других мирах. У нас хороший тренер и отличный спортзал прямо в Белом Замке…
Они смотрели на потемневшую гладь озера и белую дорожку от заходящей за горизонт Арейа. Багрово-серебряные облака уплывали за край холмов, как ладьи, идущие в порт. Теплый ветерок ласково касался кожи. Артур посмотрел на нежно-прозрачное лицо с проницательными синими глазами, и ему показалось, что Коралия, родная и привычная, еще никогда не была такой необыкновенно прекрасной. Потому что он мог поделиться ею с черноволосой девушкой, чья тонкая мелодия неслышно вплеталась в музыку древнего спокойного мира.
***
— Дальше мы не пойдем, — сказал Рон’Альд. — Слишком долго возвращаться.
Широкая серая дорога уходила вдаль и терялась в тумане. Высокие статные люди – Древние – один за другим вставали на эту дорогу, делали несколько шагов и исчезали, словно поглощенные туманом. Б’Райтон смотрел на тающие спины. От горя и одиночества его охватывала слабость, ноги подгибались, хотелось сесть, прислониться к чему-то, ему была нужна опора. Краем глаза он взглянул на брата, который тоже смотрел в спины уходящих. Его лицо было невозмутимым – как всегда. Только черные глаза казались задумчивыми, словно он взвешивал про себя что-то. Интересно, что он чувствует, подумал Б’Райтон. Казалось, брата совсем не тревожит расставание с родными и их народом. А ведь Рон’Альд прожил среди Древних больше тысячи лет. Неужели ему не больно расставаться?
— А знаешь, — неожиданно сказал Рон’Альд, — я ведь уже однажды видел это.
— Где? — отрешенно удивился Б’Райтон.
— В разуме другого человека, — с усмешкой ответил брат и замолчал.
Эл’Троун и его одобренная жена Л’Анисс уходили последними. Мать со слезами обняла сыновей, потом их обнял Эл’Троун.
— Не люблю долгих прощаний, — сказал он. — Мы будем ждать вас. Когда поймете, что пора, приходите к нам. И ты, Б’Райтон. Когда-нибудь придет и твое время.
У Б’Райтона рвались изнутри слова, что он хочет сейчас, вместе со всеми. Но этот вопрос уже столько раз обсуждался… Он сглотнул боль.
— Хорошо, — кивнул Рон’Альд. — Но я не уверен, что когда-нибудь придет мое...
Эл’Троун и Л’Анисс встали на серую дорогу, сделали два шага, Л’Анисс еще раз обернулась на сыновей. Она улыбалась сквозь слезы. Еще одно мгновение, и Правитель с женой исчезли.
Брайтон смотрел на пустую дорогу, где только что стояли его родители. Ему хотелось кинуться следом, но теперь и он признавал, что кто-то должен остаться. Ему было одиноко, и он знал, что это одиночество будет длиться всегда. А единственным родным человеком в этом мире остался его брат.
— Что ж, мы остались вдвоем, брат, — сказал Рон’Альд и обнял Б’Райтона за плечи.
На третий день адреналин закончился. Теперь землянам хотелось просто лечь и провалиться в свое горе. Сил сопротивляться, привыкать к новому, выяснять что-то больше не было. Как сомнамбулы ходили они на метагипноз, вяло общались с кураторами, психологами и молодыми Древними. Очень много спали, а может, просто впадали в глубокое забытье неимоверного горя. Анька с Ванькой – чаще всего. Дух стал похож на растерянного ребенка, удивленно хлопал глазами и обреченно делал то, что говорят. Он наконец полностью осознал произошедшее. Несколько раз Карина водила его на метагипноз в буквальном смысле за руку. Ее сердце сжималось от боли, когда она видела своего активного, оптимистичного друга в таком состоянии.