Кольцо царя Соломона

Многие из моих читателей, особенно те, которые немного знакомы с психологией, критически приподнимут брови при слове «помолвка»: они привыкли рассматривать животных в той или иной мере как грубую скотину и считают, что любовь и брак у этих созданий базируется на мотивах гораздо более плотских, нежели у человека. Это совершенно несправедливо в отношении тех животных, в жизни которых любовь и брак играют важную роль. У тех немногих птиц, брачные узы которых достаточно длительны и чьё поведение в этом плане исследовано чрезвычайно детально, помолвка отделена от момента физической близости весьма длительным периодом времени. Напротив, у видов, сочетающихся браком лишь для того, чтобы воспитать один выводок (например, у многих певчих птиц, цапель и других), время помолвки по необходимости короче. Что же касается тех, которые соединяются на всю жизнь, то они оказываются «помолвленными» задолго до вступления в брак.

Среди мелких птиц рекорд по длительности времени помолвки принадлежит усатым синицам, которым мои друзья Отто и Лили Кёниг посвятили годы наблюдений и одну из своих замечательных книг. Эти существа — я имею в виду синиц, а не Кенигов — заключают помолвку, как это ни странно, ещё тогда, когда одеты в свой детский наряд, до первой линьки — в возрасте одного-двух месяцев, то есть за девять месяцев до того, как они достигнут половой зрелости и смогут впервые вступить в брак. Для знатока в этом есть нечто совершенно замечательное. Уникальные церемонии, особенно брачное поведение самца, имеют целью продемонстрировать перед партнёром замечательные особенности окончательного наряда[72], прежде всего — чёрные бакенбарды и нижние кроющие перья хвоста цвета чёрного дерева. Маленький кавалер выставляет напоказ эти участки оперения, невзирая на то, что последние приобретут свою бросающуюся в глаза окраску не ранее, чем два месяца спустя. Конечно, он не знает, каков его вид — его врождённые, инстинктивные движения рассчитаны только на окончательный наряд половозрелой птицы. Иное дело — осенние помолвки благородных уток. Селезень в это время также не способен к размножению, как и юная усатая синица, но уже щеголяет в парадном платье, которое не снимет до весны, когда наступит время любви.

Галки, как и дикие гуси, заключают помолвки весной, на следующий год после своего рождения; у обоих этих видов половая зрелость достигается лишь двенадцать месяцев спустя. Таким образом, обычное время помолвки равняется целому году. Ухаживание самца за самкой у галок в том отношении сходно с подобным же поведением гусака или юноши, что ни один из этих видов не обладает специальными внешними качествами для облегчения своей задачи; они не могут продемонстрировать великолепие своего хвоста, как это делает павлин, не могут, подобно воспетому Шелли[73] жаворонку, излить «переполненное сердце в щедром потоке своего непосредственного искусства». Галочий «жених» способен представить себя в наилучшем свете и без всех этих аксессуаров. И делает он это удивительно по-человечьи. Юный самец галки пыжится, надувается — он демонстрирует избыток бьющей через край энергии (точно так же ведёт себя самец серого гуся). Подчёркнуто замедленные движения, вытянутая шея и горделиво поднятая голова — в таком виде самец демонстрирует себя перед собратьями. Он задирает других галок, если только «она», его суженая, удостоит его взглядом, и ввязывается в конфликты со своими сюзеренами, которым в другое время оказывает всяческое уважение.

И наконец, он пытается прельстить свою возлюбленную тем, что у него уже готово место для будущего гнезда. Это какое-нибудь отверстие, от которого самец прогоняет всех других галок независимо от их положения в обществе, где, не переставая, издаёт свой окологнездовой крик — высокое, резкое «цик, цик, цик». Эта церемония приглашения к гнезду в данный момент абсолютно символична. Сейчас не имеет никакого значения — действительно ли пригодно отверстие для устройства гнезда. Домовой воробей воспринимает подобную же церемонию гораздо серьёзней: самец только тогда начинает подумывать о женитьбе, когда им найдено и отвоёвано отверстие, которое он считает вполне пригодным местом для гнезда, именно по этой причине здесь постоянно происходят дикие ссоры между самцами. Что же касается галок, то у них для этой церемонии вполне пригоден какой-нибудь тёмный угол или маленькое отверстие, слишком узкое, чтобы в него можно было втиснуться. Тот самый самец, который старался натолкать дождевых червей мне в ухо, любил издавать своё «циканье», сидя на краю очень маленького горшка для содержания мучных червей. Наши галки, жившие на свободе, пользовались для той же цели верхним отверстием каминной трубы. Хотя они редко гнездились здесь, с наступлением весны их приглушённое циканье можно было слышать, не выходя из жилых комнат.