Кольцо великого магистра (илл. Л. Фалина)

— На ближней поляне, великий князь, матерый кабан. Разреши спустить собак?

Ягайла раздул ноздри и выпрямился.

— Во имя всемогущего бога, — торжественно сказал он. — пускай, — и перекрестил свою свору.

Собаки кинулись сразу. Почуяв зверя, они озлобились, подняли шерсть и будто сразу растолстели. В тот день собак не кормили: голодные, они легко шли по следу.

За собаками поскакали охотники, поудобнее перехватив в руках копья.

Великий князь различал в хоре собачьих голосов тонкий, заливчатый лай своей любимицы Змейки и гнусавый голос свирепой суки Ведьмы: лай ее напоминал заунывный плач. Но когда Ведьма добиралась до горла, зверю немного оставалось жить… А вот лает страшным басом брудастый пес Водило с пятнами на шкуре от волчьих зубов.

И вдруг Змейка отчаянно взвизгнула и сразу замолкла. Почувствовав неладное, Ягайла припустил лошадь и одним махом вылетел на поляну.

Прижавшись задом к столетнему дубу, вздыбив щетину, матерый кабан отбивался от наседавших на него собак. На траве, залитая кровью, лежала рыжая Змейка. Взвизгнула вторая собака, попавшая на клыки; зверь отбросил ее, и собачьи внутренности повисли на кустах.

Ягайлу охватила ярость. Не раздумывая, он сринул с коня и, нашаривая у пояса нож, вскочил на щетинистую спину зверя. Кабан рванулся сразу, и нож выпал из рук князя. Чтобы удержаться, он схватил зверя за уши и был готов, как лесная кошка, зубами грызть ему загривок. «Анафема, — подумал Ягайла, — погубил собаку, сам погибнешь!»

Черной молнией сверкнул зверь по зеленой поляне. Он устремился к густому кустарнику. Прижавшись к жесткой щетине, князь крепко держался за волосатые уши.

Рядом скакал оружничий Брудено. Он потрясал копьем, но медлил бить по зверю, боясь ненароком задеть князя.

Десяток всадников, нахлестывая коней, помчались наперерез кабану, он не сворачивая, шел по прямой.

Главный ловчий Симеон Крапива, крестясь и призывая бога, снова спустил княжеских собак. Со злобным воем Ведьма пиявкой впилась в бок зверя, а пес Водило повис на ляжке.

Кабан резко прибавил ходу, и, не удержавшись, Ягайла мешком свалился на землю. Однако на этот раз князь успел ухватиться за кабанью ногу и волочился по траве добрых два десятка локтей, пока Брудено копьем не свалил зверя.

Великий князь лежал на траве в царапинах и синяках.

— Бедная Змейка! — повторял он, задыхаясь. — Бедная Змейка!

Окольничные бояре подняли его и поставили на ноги. Они поздравляли князя с добычей и хвалили за храбрость. Но Ягайла, жалея любимую собаку, не радовался, и лицо у него было недоброе.

— Пусть напихают злой крапивы под штаны и под рубаху ловчему кабаньей охоты, — сказал Ягайла, — и пусть вонючий пес спит так до утра, — добавил он. — Из-за него я потерял Змейку!

Молчаливый и грустный, он отправился в баню. Старший парильщик Данило, отменный лекарь, раздел великого князя и бережно ощупал все синяки и болячки.

— Кости целы, великий князь, — сказал он с улыбкой. — Попаришься — положу примочки.

Предвкушая удовольствие, Ягайла открыл дверь в парильню. В нос ему ударил приятный запах свежего сена, можжевельника и душистых трав. От изразцовой печи с раскаленной каменкой несло нестерпимым жаром.

У липовых кадей с кипятком и студеной водой стояли наготове парильщики.

Ягайла поклонился на медный крест, стоявший в переднем углу, и улегся на длинный полотняный мешок, набитый свежим сеном. Парильщики поставили зажженные плошки поближе к князю и приступили к первому омовению.

Перед тем как влезть на полок, Ягайла, по русскому обычаю, перенятому от матери, велел облить себя душистым квасом. И на раскаленную каменку банщики плеснули несколько ковшей. А после, вынув из ушата распаренные веники, стали по очереди нахлестывать белое княжеское тело.

Нежась в парильне, Ягайла снова вспомнил свою любимую собаку Змейку, но ненадолго — жаркие березовые веники выхлестали заботы и горести из сердца. Он стал думать о невесте, дочери московского князя. Какая она: толстая или худая, гадал он, веселая или, может быть, скучная, как мать, великая княгиня Улиана? Вспомнил и свою любимую рабыню Сонку.

Распаренный, усталый, но довольный пришел в опочивальню великий князь. Он с удовольствием вдыхал аромат сухих трав, развешенных пучками под потолком. Трава своим запахом отгоняла злых духов и пугала блох. Иконные лампады слабо освещали горницу. Сладко манила к себе постель — низкое ложе под парчовым теремом на четырех резных ножках.

Вытерев ручником испарину, обильно выступившую на теле, князь почувствовал жажду и послал оружничего за квасом. Он не заметил, как шевельнулись камчатные занавеси и с кровати на ковер быстро сполз одноглазый монах в коричневой сутане. Молча он бросился к двери и заложил дубовый засов.

Францисканец Андреус Василе дрожал от страха. Он пробрался в лес, переодетый княжеским охотником, и, сказавшись больным, остался у Выдайлы. В день приезда князя монах забрался в княжескую кровать и снова надел сутану.

«Что, если великий князь закричит? — думал монах, прижимаясь к двери. — Стражники выломают дверь, меня схватят и предадут подлой смерти».