Кольцо великого магистра

— Нет, муж, — хладнокровно ответила Ядвига, — и святой папа в Риме заступится за меня. — И королева еще раз ударила по запорам. — А ты, рыцарь, — она посмотрела на Ясека, — ты должен открыть мне, слышишь?

Королева приказывает. Ясек из Коровьего Брода не выдержал и кинулся к калитке. Он был готов зубами разорвать замок. Но подскарбий, резво передвигая колени, приблизился к рыцарю и прошипел, задыхаясь:

— Не смей, пся крев, зарублю! Ты хочешь австрийского выкормка посадить на польский трон? Тебе не надоело быть слугой у немцев?

Ясек взглянул на седые волосы подскарбия и опустил руки. Он был взволнован, его била дрожь, словно в лихорадке.

Дмитр из Горая изо всей силы дунул в серебряную свистульку и повернулся к королеве.

— Ваше величество, — хрипел он, — умоляю вас подумать. Завтра мы соберем совет и решим, как быть. А сегодня вам надо вернуться в замок.

Королева поняла, что ей не увидеть своего принца. Она выронила из рук топор и медленно пошла по дорожке. За ней молча двинулись придворные.

Андрейша стоял у стены и с мрачным видом теребил золотую цепь, подаренную князем Витовтом. Ему было жаль королеву. Он наверно бы вступился за нее, если бы знал, что принесет пользу.

О чем думал Ясек, нетрудно было догадаться. Он был по-прежнему бледен, и руки его дрожали.

Гремя оружием, к калитке приближались вызванные свистком старика подскарбия польские рыцари, охранявшие замок.

Впереди, запыхавшись, бежал францисканец Андреус Василе в длинной коричневой сутане, с черной повязкой на левом глазу.

— Мы оскорбили нашу королеву! — в смятении крикнул Ясек. — Достойно ли это рыцарской чести?

Францисканец услышал слова Ясека и обрушился на него:

— Ты видишь, неразумный, что творится в Польше? Везде немцы! Немцы в городе и на пашнях. Немцы делают оружие и посуду. Немцы строят города на свой вкус и лад и заседают в городских советах. Они защищены магдебургским правом. А если королем сделается Вильгельм, станет еще хуже.

— Мы найдем ей мужа и короля сами, — вмешался высокий шляхтич в золоченых доспехах. — Поляки не могут в приданое за королевой отдать Польшу!

— Князь Зимовит Мазовецкий, наш молодой Семко, должен стать мужем Ядвиги, — приняв гордую осанку, сказал Ясек из Коровьего Брода.

Высокий шляхтич метнул на него свирепый взгляд.

— Эй ты, мацек! — крикнул он запальчиво. — Если не знаешь толком, не суйся! Твой князь Зимовит не хочет быть королем! Он продал эту честь австрийскому щенку.

— Я — мацек! Ах, пся крев! — Оскорбленный Ясек выхватил меч. Ненависть вспыхнула в его синих глазах.

Андрейша, не колеблясь, взялся за топор и встал рядом с побратимом.

— До брони, до брони! — кричали шляхтичи и хватались за оружие.

А мечи Ясека из Коровьего Брода и высокого шляхтича уже высекали искры.

— Прекратите бесчинства, здесь королевский дворец, а не конюшня! — громко крикнул францисканец. — Прекратите, или я прокляну вас!

Шляхтичи опустили мечи.

Не сказав больше ни слова, Андреус Василе вошел в замок и стал подниматься по каменной лестнице.

Новый духовник королевы приступил к своим обязанностям.

Глава сорок первая. ТЕНЬ СВЯЩЕННОГО ДУБА ЛЕГЛА НА ДОРОГУ

Стояла глухая ночь. По дворам в литовской и русской сторонах города пропели вторые петухи. Дозорный воин Федот Звенило, закутавшись с головой в пахучую овчину — ночь была морозная, — сладко подремывал у крепостных ворот. Сквозь сон он услышал стук колес и цокот лошадиных копыт.

Кто-то больно пихнул Звенило кулаком в бок.

— Едет великая княгиня! — раздался над самым ухом резкий голос. — Открывай, нерадивый страж!

Звенило сразу проснулся. Путаясь в овчине, разопревший со сна, он принялся дрожащими от испуга руками отодвигать тяжелые засовы. Остывшее за ночь железо больно прихватывало теплые и влажные Федотовы пальцы.

Вокруг сгрудились вооруженные всадники. У многих в руках горели факелы. От ярких огней искрились заиндевевшие брусья дубовых ворот. Над головой топотали подкованными сапогами его товарищи — стражники, торопившиеся опустить мост. Тягуче скрипели деревянные блоки.

Шум и яркие огни спугнули с воротной башни стаю ворон. Черные, как ночь, птицы с карканьем закружили над замком.

Великая княгиня Улиана сидела в своем возке выпрямившись, с неподвижным взглядом. При свете факелов ее черные монашеские одежды резко оттеняли мертвенную белизну лица.

Рядом с Улианой сидел ее духовник отец Давид.

— Не печалься, матушка, на все воля божья, — сказал он, наклонившись к княгине. Тяжелый крест литого золота выполз из-под черной густой бороды архимандрита. — Как еще повернется дело. Авось не допустит господь, не даст торжества латинянам… Князь Скиргайла отказался веру менять и в Краков ехать.

— Замолчи, святой отец! — сдвинув брови, ответила Улиана. — Оставь свои утешки, не растравляй душу.