Кольцо великого магистра

На великом была пурпуровая мантия с грозным Перкуном на спине, вытканным золотом. Его голову украшала остроконечная шапка с блестящим золотым шаром, осыпанным драгоценными камнями.

— Друзья мои, — тихим, дрожащим голосом начал судья судей, — я созвал вас по важному делу. Решается судьба нашей земли, нашего народа. Мы всегда твердо верили своим богам. По милости их мы живем на плодородной земле, и народ наш свободен и сыт. Мы всегда считали друзьями соседние народы, уважавшие наших богов и наши обычаи. Мы не принимали дружбу и вели войны с соседями, враждебными нашим богам… — Он умолк и опустил голову. Воцарилось молчание. — Немецкие рыцари хотят поработить нас, — продолжал жрец. — Недавно они сожгли несколько лесных селений и готовят новую войну. Кенигсбергский замок битком набит солдатами и рыцарями. Военачальник Конрад Валленрод хвалился, что захватит Троки и Вильню и разрушит наш храм.

Глухой ропот прошел в толпе священников.

— Жемайтский князь Витовт, сын Кейстута, — голос жреца стал едва слышен, — оказался в стане немецких рыцарей. Желая отомстить за своего отца и мать, он забыл законы предков и призвал на помощь врагов.

— Горе нам, горе нам! — раздалось со всех сторон. — Скажи, что нам делать, великий из великих!

Гринвуд поднял руки ладонями кверху, устремил в небо глаза.

— Я хочу просить мудрейшего Перкуна, о братья мои. Я буду молить его. Может быть, он услышит мольбы и даст совет.

И великий жрец стал произносить заклинания, а все собравшиеся в храме протяжно выкрикивали время от времени одно и тоже слово:

— Ши-и-у!

Ветер изменил направление. Заиграли другие свистелки, иными голосами. Судья судей стал вглядываться в набухшее грозой небо.

— О братья, я вижу — небо разверзлось! — воскликнул он и вдруг пошатнулся.

Два священника подбежали к нему и, подхватив под руки, повели.

Посредине храма высилась куча сухих дубовых дров, сложенная костром. Священники подвели к ней великого жреца и помогли взобраться наверх. Дрова были уложены особым способом, так, что в одном углу получилась удобная лестница.

Оказавшись на самом верху, судья судей стал на колени и приступил к молитве. Рядом на дровах лежал большой жертвенный бык с позолоченными рогами. Губы жреца тронула усмешка: он-то знал, что на помощь Перкуна рассчитывать не приходится. Все надо обдумать самому. И он стал решать сложную задачу, время от времени испуская громкие выкрики и стенания. Витовт, сын Кейстута, искал помощи у заклятого врага и за помощь обещал заплатить землей предков. Спору нет, тяжкий проступок. Однако только недавно и Ягайла обещал отдать половину Жемайтии немецкому ордену. Но обещание — это только обещание, оно может быть вынужденным, и боги простят клятву. «Нет, я не встану на защиту Ягайлы».

Огненная молния разломила небо пополам. Ударил гром, раскатываясь по небу. Великий жрец поднял кверху лицо и руки. Снова вспыхнула молния. Все увидели, что он шевелит губами. Опять ударил гром и раскатился с такой силой, что у собравшихся в храме подогнулись колени. Молнии стали сверкать одна за одной, освещая великого жреца, молящего небо.

Наконец торжественный миг настал. Гринвуд спустился на землю и, пошатываясь, шел к ожидавшим его священникам. Его бледное лицо, расширенные зрачки испугали привыкших ко всему жрецов. Криве Палутис, главный жрец храма бога Потримпоса, запалил факел от негасимого огня и поджег дрова.

Золотой шар на шапке Гринвуда засверкал разноцветными искрами.

— Я молился, — задыхаясь, начал жрец. — Я просил Перкуна открыть мне истину. Он был сегодня добр, великий бог. Недаром три дня и три ночи вайделоты приносили ему жертвы. Двадцать четыре белых козла получил Перкун и огромного жирного быка. И вот, — Гринвуд повысил голос, — Перкун мне поведал!

Жрецы рухнули на колени и опустили глаза в землю.

— Величайший и мудрейший Перкун, — отчеканивая каждое слово, продолжал жрец, — разрешил жемайтам поддерживать князя Витовта в борьбе с Ягайлой. Месть Витовта священна. Так сказал Перкун.

— Воля величайшего и мудрейшего нерушима, — раздался голос криве Полутиса. — Да будут кляты от бога и Перкуна вероломные немецкие рыцари!

— Да будут кляты! — повторили жрецы.

Жертвенный костер ярко горел. Его пламя высоко поднималось к черному ночному небу. Кровавые отблески играли на лицах жрецов и в листьях священного дуба.

Неожиданно жалобный детский плач раздался в храме. Все повернули головы. К алтарю пробирался высокий худой мужчина с ребенком на руках. Он волновался, потные волосы прилипли к вискам и ко лбу.

Прижавшись к мужчине и обхватив ручонками его шею, ребенок умолк.

Жрецы молча расступились перед мужчиной. Он остановился в нескольких шагах от судьи судей, не смея подойти ближе.

— Кто ты? — спросил Гринвуд.

— Я лодочник, судья судей, мое имя Явкут. Перевожу грузы виленских купцов к морю.

— Чего ты хочешь от меня, Явкут?