— Хорош! — крикнул Малышев и начал расталкивать в разные стороны Ивана с Семеном. — Зашибете.
В соседнем дворе скрипнула и отворилась дверь, по доскам затопали ноги.
Стас спрыгнул на землю и, то и дело оборачиваясь на поднимавшегося на ноги Игната, поспешил выйти на свет факела. О забор что-то стукнуло, и через секунду над ним появилась голова соседа с факелом в руках.
— Емельяныч. Ты, что ли?
— Я, Алексей, я.
— Чаво тут у вас?
— Вора словили, — ответил Малышев.
— Кажись, зашибли, — с испугом в голосе сказал Иван и медленно перекрестился.
— А второй-то утек, — сожалел Семен.
— Да нет, — сказал сосед. — На улице шумят, поймали. Помочь?
— Не надо. Справились уже, — вздохнул Малышев. — Спасибо.
— Ну слава Богу. Ты тогда зови, если чего, — сосед исчез за забором и продолжил, уходя к крыльцу: — Доворовался один, отдал Богу душу.
Игнат, прихрамывая на правую ногу, подходил, опираясь на вилы. Иван сходил в чулан и принес еще один факел. Посреди двора лежал мертвый человек.
Малышев и дворовые стояли вокруг него и смотрели на бездыханное тело.
— Как же это мы его так… — недоумевал Семен. — Да били-то вроде не сильно.
Вон второй поднялся и убег.
— Второму-то я только в морду сунул, — сказал Иван, — а этого мы с тобой на пару помяли.
— Чо ж таперича будет, Фрол Емельянович, — спросил Иван. — Не по умыслу же его жизни лишили.
— Что будет, то и будет, — твердо сказал Малышев. — А ты заранее не бойся.
Не ты в его дом залез, а он в мой.
— Так за воровство-то, чай, жизни не лишают.
— Он с ножом на тебя набросился, а это разбой получается, — сказал Стас.
— Утром тело нужно на государев двор отвезти. Там Фрол Емельянович расскажет все как было. И нож покажет. А мы все подтвердим.
— Дело говоришь, — сказал Малышев. — Утром так и сделаем.
— На воровство-то с ножом не ходят, — сказал Семен. — А они, Фрол Емельянович, знали, что ты со Станиславом в Можайск уехал, и думали, что только завтра вернетесь. Да и я в ночь хотел уйти рыбу удить.
— Семен, — сказал Малышев. — Егор в Можайске остался. Сходи к нему домой.
Спроси, как у них.
Семен кивнул головой и быстро вышел со двора. Вернулся он через полчаса и сказал, что к Егору вечером приехали родственники, так что у них сегодня полон дом народа.
Заснуть Стас уже не смог. Так и пролежал до утра с закрытыми глазами, размышляя о ценности человеческой жизни. Очень быстро он утвердился в мысли, что жизнь человека всегда будет стоить не очень дорого. Точнее, всегда найдется человек, которой ее оценит очень дешево.
В избе висел стойкий запах винного перегара. Дверь была открыта, окна распахнуты, белые расшитые занавески чуть колыхал слабый вечерний ветерок.
Пять человек праздновали четвертый час кряду. Утром к Фролу Емельяновичу из Новгорода приехал старший брат Петр Емельянович, с ним был его приказчик Федор и десяток работников. Приехали они с большим обозом, привезли товары.
К трем часам товары сгрузили в амбары Фрола Емельяновича, а людей оставили на постоялом дворе. Но о том, что Петр останется ночевать не у брата, и речи быть не могло. А как обрадовался Прошка, заприметив дядю в конце улицы. И Варвара Егоровна как будто повеселела. Стас в первый раз увидел, как она улыбалась. Когда она вышла к гостям, на ней была подволока — богатая мантия, сшитая из шелка красного и белого цвета. Она была расшита золотом.
Края обвешены пристегнутыми жемчугом и драгоценными камнями.
Гостей потчевали с серебра. Твердые кушанья и жаркое приносили на блюдах, жидкие кушанья — в серебряных кастрюлях с покрышками, разливали в серебряные мисы. Ложки были серебряные, с позолотою и вензелем Малышева. Ножи подали, оправленные золотом, серебром и драгоценными камнями. На столе стояли серебряные, украшенные финифтью солоницы, уксусницы и перечницы на ножках.
Кувшины с вином были серебряные, с ободками на шейках и крышках.
Крепко выпив и сладко закусив, купцы сидели за столом и разговаривали.
О родственниках, друзьях, торговле, жизни.
— Нет, братец, — сказал Фрол Емельянович. — Только при Иоанне начали город стеной окружать. И крепость, да и дворец государя — все построено из кирпича, на итальянский лад, итальянскими мастерами, которых за огромные деньги выписали. И два главных собора, Успенский и Архангельский, тоже из камня.
— Да будет тебе, Фрол. Главные храмы не в Москве, а в монастыре Святой Троицы.
— И похороненный там Сергий, — сказал Федор, приказчик Петра Емельяновича, — поговаривают, по сей день много чудес совершает. И сам государь там часто бывает.
— А я слышал, — сказал Егор, — что в монастыре есть такой медный котел, в котором варится еда для паломников и прихожан. И сколько бы народу ни пришло, много ли, мало ли, еды всегда остается столько, чтобы и монастырская братия сыта была. И никогда не бывает недостатка или излишков.
— Прямо как манна небесная, — сказал Стас.
— А при чем тут манна-то? — удивился Петр Емельянович. — В котле-то люди кошеварят.