Кольцо златовласой ведьмы

Сереге хочется есть. Светка ерзает на стуле, у нее в животе урчит, громко и смешно. Серега тычет в Светку пальцем, и мама хмурится: не следует играть за столом.

Скоро появится папа.

Он задерживается. Когда на минуту. Когда – на две. Когда и на десять, и тогда ожидание становится почти невыносимым. И Серега ноет, а Светка утаскивает со стола кусок хлеба и, прикрыв колени скатертью, ломает его, отправляя в рот крохотные кусочки.

На пол сыплются крошки.

Мама все видит, но замечания не делает.

– Зачем мы его ждем? – спросил как-то Серега.

– Затем, что он – глава семьи. Он нас кормит. И нельзя его не уважать.

Теперь Серега сам себя кормит, а уважать папашу ему не за что, но вот приходится держаться старого обычая. И делать вид, будто все хорошо.

– Он помешан на собственной важности, – шепчет Серега, касаясь губами мягких волос Вики. От них исходит тонкий аромат, очень приятный. И Серега вдруг обращает внимание на раковину ее ушка с жемчужной серьгой. И на ямочку за ухом. На алебастровую шею. На тонкую ключицу – она выглядывает из-под темной ткани…

Обед проходит в торжественном молчании. Говорить позволено гостям, поскольку они нужны папаше, а он достаточно благоразумен, чтобы сдерживать собственное эго.

И все-таки, кто?

Отец?

У него нет мотива. Более того, сейчас ему категорически невыгодны эти смерти. И, как ни отвратительно это признавать, но именно невыгодность – лучшее алиби.

Семен. Сидит напротив Вики, глаз с нее не сводит. И это внимание начинает Серегу напрягать. С чего это он вдруг? В симпатии ли тут дело? Или в том, что Семен тоже имел беседу с папашей и теперь желает перед ним выслужиться? Или же – без участия папаши, по собственной инициативе? Он в доме частенько объявлялся, со Светкой дружил. Мог ли он узнать о книге? Вполне. И об украшениях, о ювелире… А теперь ему колечко понадобилось – для комплекта. И Семен действует старым проверенным способом – через личную симпатию. Ему хочется, чтобы Вика ему доверяла, он не знает, что опоздал.

Или знает – и решит эту проблему ядом? Серега едва не подавился минералкой.

– Вам плохо? – осведомилась Елизавета.

– Нет. Мне очень хорошо. Просто замечательно.

Стась на Вику не смотрит, но изредка поглядывает на Елизавету, и нельзя понять, что таится в этом взгляде – обида или ненависть? Стась – ревнивый. Вечно он пытался прыгнуть выше головы, лишь бы папаша обратил на него внимание. А папаша не обращал.

Даже когда Стась – по собственной инициативе – его личным помощником стал – отцу ведь тяжело самому со всеми делами управляться, а чужим он не доверяет, – все равно папаша Стаськиных стараний не замечал. Потом он и вовсе Лизку завел. Мол, не хватало, чтобы сын его в секретутках ходил.

А для Стася эта отставка стала поражением.

Тогда он и подворовывать стал, по мелочи, из подросткового желания обратить на себя папашин взор. Светка могла об этом узнать. А воровства папаша не простил бы. Повод для убийства?

Вполне.

Елизавета… все-таки не мог Серега вычеркнуть ее из списка. В доме она появилась лет пять тому назад. Бледная девчушка с растерянными глазами. Он ее еще жалел, особенно в первое время, когда ей от папаши доставалось за промахи – существующие и выдуманные. Елизавета прикусывала губенку, вздыхала и часто-часто моргала, прогоняя слезы.

А Серега сидел рядом с ней и говорил какие-то глупости…

Ну и куда же та девчонка подевалась? Выгорела вся изнутри, переменилась – из-за папашиного равнодушия. Эта, изменившаяся, – страшна. У нее один бог. И ради этого бога она убьет.

Вика… милое создание, еще один мотылек, который, правда, сохранил трепетность натуры. Что Серега знает о ней? Почти ничего. И все-таки – верит ей.

А она – ему.

Кольцо отдала ему. Не копию, не подделку – настоящее. И теперь Серега – ее единственная надежда. Конечно, если у нее нет иных планов. Женщины умеют врать…

Сунув руку в карман, Серега нащупал колечко.

В нем скрыты ответы на все вопросы. И папаша знает часть из них. Нужно лишь на него надавить, что, в общем-то, само по себе бесперспективное занятие.

Встретиться с отцом ему удалось ближе к вечеру.

После обеда наступило время сигар и коньяка, неспешной беседы с людьми, которые были для отца более важны, нежели Серега. Затем – час наедине с Елизаветой и бумагами: папаша не готов был оставить дела без присмотра. И, наконец, высочайшее соизволение: Сереге уделят время.

– Ну? – Отец снял пиджак и ослабил узел галстука, что являлось сигналом окончания тяжелого трудового дня, а следовательно, от Сереги требовалось: изложить суть дела быстро и, желательно, не отвлекая отца от мыслей об отдыхе.

– Ты отстанешь от Вики, – Серега не стал присаживаться. – Она ни при чем, и ты это знаешь. Тебе, вообще, не стыдно мучить девчонку? У нее мать погибла, а ты ее тюрьмой пугаешь.

Не стыдно. Папаша вряд ли способен испытывать подобную эмоцию. Эмоции вообще вредят делу.

– Я не пугаю. Я обрисовываю перспективы. Это позволяет сэкономить время.

– Кольцо у меня, – Серега положил на стол фотографию, сделанную старым поляроидом. – Она еще утром отдала его мне.

– Молодец.