Кольцов. Часть 1

После этих слов она уже плохо соображала. Очень давно, почти с самого начала их семейной жизни, так повелось, что в интимных встречах он вел себя, как господин, всячески подавляя ее волю. Он чувствовал себя с нею повелителем – ласковым, но, чьи требования она должна была исполнять ровно всякий раз, как он этого желал. Раз и навсегда он потребовал того, что любое его желание должно быть удовлетворено – в любом месте, в любое время суток и при любых обстоятельствах. Она и не возражала. Имея от природы бурный темперамент, она с радостью отдавалась ему ровно так, как он этого хотел. Более того, ей казалось, что если бы он вел себя с ней мягче, а не подобным, властным и настойчивым образом, то между ними утратилась бы часть огненной страсти, делавшей ее жизнь с ним настолько счастливой. Она безумно любила этого мужчину и более всего на свете боялась его потерять.

Сейчас она сама понимала, что повела себя необдуманно, пойдя танцевать с юным врачом. Но где-то, в глубине души, она знала, что провоцирует его специально. И что за всем этим ее будет ждать "суровое наказание" от мыслей о котором, она начинала немилосердно течь.

– Снимай платье, иначе я его порву, – командовал он. – И куплю тебе на Сухаревском рынке такую же хламиду, что была сегодня надета на Петровой. А?

– Нет, не хочу я платье с Сухаревского рынка.

– А придется, милая, его носить. Ибо платья из Парижа и Вены ты не заслужила.

Она сделала вид, что обиделась.

– Прости, Андрюша, я больше так не буду… Прости меня, любимый.

– Я знаю, что не будешь, но сначала ты будешь наказана.

Через минуту она сняла с себя платье и кружевные батистовые трусики. Лиф в новом платье держал вшитый корсет. И потому ее большие груди с торчащими в стороны розовыми сосками тяжело колыхнулись и уперлись ему в грудь. Он давно снял пиджак и расстегнул пуговицы на рубашке. Она села на диван и прильнула к его волосатому животу. Под брюками железным колом стоял внушительный член.

Кольцов медленно расстегнул пуговицы на ширинке и стянул с себя брюки, короткие мужские кальсоны и рубашку. Он был абсолютно голым. Его прекрасный торс так нравился Светлане, что она сама встала с дивана и обняла его двумя жаркими руками. Она принялась осыпать его лицо, шею и плечи мелкими страстными поцелуями, шепча слова любви. Она торопилась, будто боялась, что это сокровище у нее кто-то может отнять.

– Чулки можешь не снимать, – задыхаясь, охрипшим голосом сказал он. – Только чулки…

Она терлась о его волосатую грудь, прижималась щекой к животу, пальцы привычно тянулись к твердому стволу роскошного члена. Он снова поцеловал ее в губы. Она застонала. Его правая рука схватила Светлану за волосы и с силой оттянула затылок. Он смотрел ей прямо в глаза. Она редко выносила такого прямого взгляда его синих, каких-то скифских, очень сильных, немного безумных глаз. Темные ресницы опустились на ее карие глаза. Он удержал ее с минуту и снова принялся целовать. Другая, свободная рука, нырнула к устью ее расставленных ног.

– Уже течешь… Уже хочешь меня? Да? Ты ведь хочешь меня, моя девочка?

– Да, – выдохнула она, дрожа всем телом.

– Ты же всегда хочешь меня, правда, киса? – при этом он почти рыкнул каким-то тигриным рыком.

Когда он так рычал, ее начинала бить крупная дрожь, и вставали все волоски на теле.

– Андрюша, – шептала она. – Возьми меня скорее, любимый… Возьми.

– Я ведь буду сейчас долго тебя ебать и снова разопру у тебя всю твою сладкую пиздочку. Ее надо рвать нещадно. Каждый раз снова и снова, доставая до матки.

– Да, – прошептала она. – Да! Я… очень хо-чу… Я лю-блю. Я…

* * *

Как прав был коллега Кольцова, Антон Иванович Сидорчук, когда предположил, что его жена была носительницей "буржуйской породы". Светлана Георгиевна Быкова, двадцати лет от роду, действительно имела в своей родословной дворянские и княжеские корни. Но ныне в графе "происхождение", в собственной биографии, Светлана всегда писала "из рабочих". Но, кровь не вода, – ее трудно чем-то разбавить или изменить ее состав. Как часто ей приходилось скрывать в себе все те привычки, все те манеры, которые были заложены в нее с самого рождения – в семье и институте благородных девиц, неполный курс которого она закончила в Смольном. В 1917-ом ей было тринадцать лет. А далее ее образованием занимался отец, который увез дочь подальше от лихих событий, спрятав всю семью в Крыму, в Коктебеле. У ее отца, инженера Быкова, была в Коктебеле скромная, но уютная дача. Но, не смотря на все вышеперечисленное, бывшая дворянка, бывшая институтка, утонченная и капризная порой штучка, совсем не чуралась крепких и матерных словечек, исходящих из уст ее любимого супруга. Мало того, именно их она находила максимально органичными в страсти. И кто знает, испытала бы она вообще возбуждение, если бы ее страстному и обожаемому Андрюше пришло в голову сказать ей: "Пойдем, займемся любовью", вместо привычного и ласкающего слух: "Пойдем, я тебя выебу".

* * *

Он развернул ее спиной и легонько толкнул к дивану.

– Вставай попочкой, прогнись, – командовал он. – Иди на мой хуй.