Колумб. Буканьер его величества.

Вконец выдохшись, майор остановился. С его коротко остриженной головы градом лился пот; он утерся рукавом рубахи и посмотрел на француза: стройный и гибкий, тот, похоже, устал не больше, чем в начале схватки. Из чего же был сделан этот человек, которого ничто не брало?

Взглянув на раскрасневшегося, запыхавшегося майора, де Берни с улыбкой произнес:

— Вот видите, я же говорил, вам необходимо поупражняться. Ваше положение гораздо хуже моего.

В ответ майор что-то проворчал, и только. Однако он должен был признаться, что даже в молодости ему никогда не приходилось иметь дела с таким мастером защиты. И от этой мысли на душе у него стало еще горше.

Немного передохнув, майор вновь бросился в атаку, но француз так лихо защищался и контратаковал, что Сэндз избежал укола, лишь отскочив назад.

Де Берни рассмеялся.

— Слишком много усилий, — сказал он. — Осторожней, сударь!

Выставив вперед шпагу, он отразил очередной выпад и нанес майору удар прямо в живот.

Затем они вновь заняли исходную позицию, и после быстрой серии обменных ударов де Берни, вконец измотав майора, поразил его точно в грудь.

— Довольно! — выпрямившись, скомандовал победитель. Теперь дыхание его заметно участилось. — На сегодня хватит. Что касается меня, то для начала не так уж плохо, правда, резкости мне все же не хватает. Завтра, с вашего позволенья, продолжим — это необходимо как мне, так и вам. А вы, майор, довольно слабоваты: раз — и скисли. Столкнись вы лицом к лицу с тем, кто половчее, я бы вам не позавидовал.

Майор и сам бы себе не позавидовал, и от нового приступа злости его затрясло как в лихорадке. Перед тем как одеться, он, решив немного поостыть, сел прямо на песок, а де Берни, скинув оставшееся платье, ринулся в прохладные воды бухты.

В лагерь они вернулись к полудню. Майор все еще дулся — главным образом потому, что думал, будто де Берни намеренно позвал его скрестить шпаги, чтобы показать, чем обернется для него их следующая ссора.

И от этой навязчивой мысли толстяк майор еще пуще невзлюбил француза: кроме того, что он презренный пират, разбойник и головорез, он еще и жалкий комедиант и хвастун.

Однако по прошествии трех дней, в течение которых они совершенствовались в мастерстве владения шпагой, злость майора несколько поубавилась. Постепенно он изменил свое мнение о французе, убедившись, что, в конце концов, де Берни, возможно, прав и занятия фехтованием им обоим пойдут на пользу, тем паче, если, как он говорил, впереди их ждут опасности. К советам француза он стал относиться более спокойно и даже старался прислушиваться. Во всяком случае, от прежней лютой неприязни к де Берни у него не осталось и следа.

Странная вещь, но дружеские отношения между де Берни и мисс Присциллой, крепшие с каждым днем, уже не раздражали или почти не раздражали майора. Бесцеремонность француза, пришедшаяся, как ни странно, по душе мисс Присцилле, конечно же, действовала нашему герою на нервы, поскольку, как ему казалось, подобным поведением де Берни мог задеть достоинство той, которую он, майор, уже видел своей супругой. Нет, он нисколько не ревновал, потому как был убежден, что мисс Присцилла никогда не переступит грань, лежащую между нею и этим флибустьером.

Откуда ему было знать — ведь он уже давно перестал бодрствовать по ночам, — что как раз в это время мисс Присцилла осторожно покидала свою хижину и часами напролет разговаривала со своим телохранителем.

Сидя рядом друг с другом, они обсуждали в основном события минувшего дня. Порой их беседы становились более задушевными. Так, однажды ночью мисс Присцилла попросила де Берни ответить честно, что он намерен делать дальше. Неужели он так и будет все время скитаться по морям, что ни день рискуя жизнью?

— О нет! — заявил он. — С этим покончено. Я хочу на родину. Так уж случилось, что мне, как когда-то Генриху IV, пришлось однажды покинуть Францию[76], чтобы потом снова ступить на ее мягкую землю, увидеть ее склоны, поросшие виноградниками и оливковыми деревьями, и услышать плавный южный акцент моих земляков.

— Понимаю, — промолвила девушка. — Значит, желание вновь обрести родину оказалось сильнее ваших религиозных убеждений?

На какое-то время он задумался, потом вдруг рассмеялся:

— Действительно, я похож на человека, у которого отобрали одежду и предложили надеть новую. Какими же лицемерами бываем мы, когда речь заходит о вере! После всего, что мне довелось пережить, я начинаю рассуждать о религии, о том, что придется ею поступиться, словно это некая великая жертва!

Мисс Присцилла впервые слышала, как де Берни с горечью заговорил о своем прошлом. Прежде он рассказывал о нем даже с радостью, как будто пиратство для него было обычным, честным делом.

— Вы еще молоды и сможете начать жизнь сызнова, — проговорила она, как бы отвечая на свои собственные мысли, а не на слова де Берни.

— Но что я могу начать с тем багажом, который везу из Нового Света? Знайте, всякий человек строит свое будущее с помощью опыта, накопленного в прошлом.

— Да, но он может наверстать упущенное. В этом нет ничего страшного. Вы обзаведетесь семьей…