Колумб

Кроме того, величайшая путаница царила в тогдашней «метрологии». Чуть ли не каждая провинция пользовалась своими собственными мерами, существовали лиги, мили, футы, локти разной длины, арробы, алмуты и фанеги разной емкости; этот невероятный разнобой не очень смущал мореплавателей и купцов. В самом деле, какое имело значение в итальянских или португальских милях определенное кормчим расстояние между Лиссабоном и Венецией, если при этом не указывалось, попутные или противные ветры дули в пору, когда совершалось это плавание.

Даже наиболее совершенные карты XV века с градусной сеткой и масштабными линейками были архинеточны, и это обстоятельство никого не раздражало и не удивляло.

Поэтому мы невольно впадаем в ошибку, прилагая современные критерии к расчетам Колумба. Ошибку психологическую. И чтобы избежать ее, следует отрешиться от привычных эталонов нашего времени и представить себе строй мысли и нормы поведения людей давно минувшей эпохи.

Да, люди XV века мыслили и поступали совсем не так, как их далекие потомки, живущие во времена Эйнштейна и Бора, Королёва и Армстронга.

Если же отвлечься от историко-психологических аспектов и перейти на почву менее зыбкую, то нельзя не отметить, что любой современник великого мореплавателя, разрабатывая проект плавания западным путем к восточным окраинам Азии, исходил бы примерно из тех же соображений. Не случайно независимо от Колумба аналогичный проект разработал Джон Кабот[25]. Быть может, другие современники Колумба не допустили бы таких «передержек», но в конечном счете их трассы все равно были бы намного короче авиамаршрута Лиссабон — Гавана — Токио.

Это весьма убедительно продемонстрировал советский колумбовед M. A Коган в статье «О географических воззрениях европейцев накануне великих географических открытий» (12).

М. А. Коган справедливо говорит, что сама концепция Единого мирового океана — а она господствовала в науке с античных времен до эпохи Колумба — предполагала, что можно все время, следуя от берегов Европы на запад, дойти до восточной окраины Азии.

Мысль о реальности такого плавания выражали Аристотель и Сенека, Плиний Старший, Страбон и Плутарх, а в средние века теория Единого океана была освящена церковью. Ее признавали арабский мир и его великие географы Масуди, ал-Бируни, Идриси.

В том, что до Индии можно дойти, следуя от берегов Европы на запад, не сомневались великие ученые XIII–XIV веков, в частности Альберт Великий и Роджер Бекон, в этом убежден был и Данте.

Подобных же взглядов придерживались картографы XIV и XV веков. В 1959 роду библиотека Йельского университета приобрела карту немца Генриха Мартелла, составленную около 1490 года. На ней евразийская суша вытянута по мерке Марина Тирского, а единое море сжато до 110 градусов.

Примерно те же пропорции выдержаны на знаменитом глобусе, изготовленном немецким картографом Мартином Бехаймом в 1492 году.

Глобус немецкого картографа Мартина Бехайма (1492 г.)

М. А. Когану в 60-х тодах XX века было известно куда больше древних и средневековых поборников концепции западного пути, чем Колумбу в 76-х и 80-х годах XV века.

Но автор проекта великого плавания и не испытывал потребности в расширении крута источников.

Литература, которой он располагал, была достаточна для разработки этого проекта, в ней зеркально отражались идеи пророков западного пути.

В личной библиотеке Колумба самая ценная книга — это «Imago Mundi» — «Образ мира» фрамцузского эрудита, кардинала Пьера д'Айи (испанцы и Колумб называли его Алиаком).

Это настольнейшая из настольных книг великого мореплавателя. Она невероятно растрепана, на полях ее множество пометок (маргиналий), то очень кратких, то весьма пространных. По всей вероятности, «Imago Mundi» Колумб приобрел в 1481 году и с этой книгой не расставался до самой смерти.

Пьер д'Айи жил очень долго и умер в 1420 году. «Imago Mundi» он написал за десять лет до кончины и в этом труде свел воедино наиболее важные древние и средневековые суждения о фигуре Земли, ее размерах, ее поясах, протяженности суши и моря. Его книга била развернутым комментарием к трактатам греческих, римских, арабских и западноевропейских авторов. Пьера д'Айи факты не занимали. Он был не географом в современном понимании этого слова, а начетчиком, очень прилежным и очень обстоятельным.

Описания всяких и разных путешествий в дальние страны он, видимо, считал несерьезным видом литературы хотя бы потому, что ни у Аристотеля, ни у Плиния, ни y Холивуда-Сакробоско нельзя было найти ссылок на мнения Марко Поло или Одорико Порденоне.

Некоторый конфуз получился у д'Айи с Птолемеем. Так уж сложились обстоятельства, что одновременно с «Imago Mundi» закончили латинский перевод птолемеевской «Географии» византиец Мануил Хрисолор (он вывез из Константинополя греческие рукописи этого труда) и его ученик итальянец Джакопо д'Анджело.

Но от Рима до Камбре, резиденции автора «Imago Mundi», был путь неближний, и с Птолемеем д'Айи знакомил читателей не по «Географии», а по латинской версии «Альмагеста», труда сугубо астрономического.