Колумбайн

Эрик сделал ксерокопию отрывка из печально известной речи Генриха Гиммлера перед группенфюрерами СС. «Вопрос о том, умрут ли от изнеможения 10 000 русских женщин, копая противотанковый ров, или не умрут, интересует меня только с точки зрения того, будет ли рытье этого танкового рва завершено ради Германии», – сказал Гиммлер. «[Немцы] будут хорошо обращаться с этими людьми-животными, но беспокоиться о них и прививать им идеалы было бы преступлением против нашей собственной крови». Вот кто понимал суть дела! Нацисты использовали людей-животных на тяжелых работах. Эрику же люди-животные были нужны только для того, чтобы их взорвать. Пятисот или шестисот расчлененных тел, надо думать, довольно для того, чтобы дневные выпуски телевизионных новостей в этот день стали незабываемыми.

Эрик разбушевался. Он стал носить футболки с надписями по-немецки, изрисовал дневник свастиками и выкрикивал «Зиг хайль!» всякий раз, когда в боулинге попадал шаром по кеглям. Приятелю Эрика Крису Моррису вся эта нацистская фигня уже начинала надоедать. Эрик то и дело цитировал Гитлера, с упоением рассказывал о концлагерях… в общем, доставал.

В октябре у Эрика произошел срыв – он получил штраф за превышение скорости. Его родители были строги, и ему это дорого обошлось: они заставили сына оплатить штраф, походить на курс безопасного вождения, покрыть из собственного кармана увеличение платы за страховку автомобиля, плюс ему на три недели запретили выходить из дома по своим делам.

Все это открытое поклонение нацистам постепенно начинало загонять Эрика в угол. Через четыре дня после сдачи работы «Нацистская культура» он написал в дневнике, что начинает себя выдавать. «Наверное, мне придется приклеить к лицу ту еще маску, чтобы еще какое-то время поводить вас за нос, – написал он. – Черт, черт, черт, будет ох как трудно продержаться до апреля».

Он попробовал сменить тактику: представить в другом свете то, что он уже рассказал другим о своих взглядах. Для этого он написал глубоко личное эссе для курса политологии, который вел мистер Тонелли, человек добрый и всегда готовый помочь другим. Эрик признался в том, что он осужденный судом преступник. Ему пришлось познать весь ужас заключения в камере в полицейском участке. Но теперь он стал абсолютно другим человеком. Он провел под арестом четыре часа, и это было для него кошмаром. Когда его отвели в тюремный туалет, с ним случился нервный срыв. «Я плакал, мне было плохо, и я чувствовал себя совершенно ужасно», – написал он.

Он все еще пытается вновь заслужить уважение родителей, утверждал он. Утрата их уважения стала для него самым большим ударом. Слава богу, что ни он, ни Дилан никогда не пили и не употребляли наркотики. В заключительных строчках эссе он сделал ход, типичный для психопата: «Считаю, вся эта ночь сама по себе была для меня достаточным наказанием», – уверял он, пояснив, что это заставило его столкнуться со множеством вещей, о которых он прежде и не подозревал. «Так что если подвести итог, – заключил он, – то думаю, это наказание все-таки пошло мне на пользу».

Добросердечный мистер Тонелли повелся на все уловки, которые Эрик использовал в сочинении. У него не было ни шанса против хитрого юного психопата. Подавляющее большинство учителей не знают даже, что означает этот термин. Прочитав эссе, Тонелли ответил Эрику по интернету: «Надо же, какую цену тебе пришлось заплатить, чтобы извлечь урок. Я согласен с тем, что та ночь явилась для тебя достаточным наказанием. И я все равно горжусь тобой и твоей реакцией на этот опыт… Ты действительно извлек урок, и он изменил твой образ мыслей… Я бы доверился тебе, не задумываясь. Спасибо, что дал возможность прочесть это, и спасибо за то, что ты находишься среди моих учеников».

Фузильер сравнил даты признаний, которые Эрик сделал в эссе и в личном дневнике. Разница между ними составляла всего два дня. Примечательно, что и там, и там Эрик обращался к одним и тем же темам, и поражает, как ловко он завуалировал истинные замыслы.

Через несколько месяцев после убийств, посетив брифинг, посвященный убийцам, Тонелли явился к Фузильеру.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал он. Фузильер сел напротив него. Тонелли мучило чувство вины. – Почему, читая эту работу, я ничего не заметил? – спросил он.

– Вы и не могли ничего заметить, – ответил Фузильер. – Эрик был очень убедителен. Он сказал вам именно то, что вы хотели услышать. Он не стал разыгрывать перед вами оскорбленную невинность. Он признался в том, что согрешил, и попросил прощения. Неспециалисты всегда верят ловким психопатам.

Эрик опять похвастался в дневнике, как он всех провел, а затем вдруг сделал разворот на сто восемьдесят градусов: «Черт возьми, из меня вышел бы шикарный морской пехотинец. Это дало бы мне повод быть хорошим». Для Эрика такие мысли необычны.

Как правило, он упивался ролью плохого парня, но сейчас, всего лишь на мгновение, он подумал о другом пути. «И тогда я никогда бы не садился пьяным за руль», – добавил он. «Будет стремно, когда мы по-настоящему устроим тарарам».