Колумбы московского футбола

Среди многочисленной группы спортсменов, облаченных в красные, оранжевые, зеленые, черно-белые рубашки, среди озабоченно готовивших старт судей и собравшихся здесь фотокорреспондентов зрители приметили двух ладно скроенных мужчин, застывших у самого края беговой дорожки. Это были Иван и Петр Артемьевы. Все узнавали их, улыбались, радовались, как радуются встрече со старым, близким знакомым. Меня это открытие приятно удивило. Я поделился им с Павлом Александровичем Канунниковым, стоявшим рядом в группе почетных гостей.

– Чего ж тут особенного,- пожал он плечами.- Ведь эта семья очень много сделала для спорта, в частности для футбола и хоккея. С именами Петра, Ивана и других братьев связаны лучшие страницы истории отечественного спорта…

Эту главу, как читатель уже, вероятно, догадался, я и посвящаю старинной русской футбольной семье – семье Артемьевых.

* * *

Есть на земле Рязанской большое село Лобково. Раскинулось оно среди широкого степного простора, вытянулось по обе стороны проселочной дороги всеми своими ста пятьюдесятью избами чуть ли не на два километра. С этим селом у Артемьевых неразрывно связано великое слово – Родина.

– Мы народ простой, родословную не ведем,- сказал мне как-то один из них, Петр Тимофеевич.- Правда, хорошо помню деда своего – Артемия Артемьевича Артемьева. Удивительной доброты был человек, трудолюбивый, а жизнь сложилась тяжелая. Талантливый мастеровой, хлебороб, проводивший в поле от зари до зари, он никогда не мог свести концы с концами. Воспитанный в духе степенности, не употреблявший бранных слов, дед знал только одно ругательство и всегда облегчал им душу в трудную минуту:

– Ах, сволочь окаянный, опять денег нет…

Таким вот, досадливо разводящим руками, ругающим неизвестно кого, растерянным и обиженным, запомнили его внуки.

Запомнили они и другие картины. Как брал их дед с собой на покос, как звонко пела по утрам сталь, как, войдя в азарт работы, он чуть не наступал на шагавших впереди мальчуганов и весело покрикивал:

– Пятки! Пятки!

Помнят внуки, как иногда он гладил их по головам своей шершавой рукой и говорил задумчиво:

– Ничего, птенцы, может быть, дождетесь вы жизни человеческой. Я вот не дождался. А вам, гляди, и повезет…

– Дедушка, а почему ты нас жалеешь? – спросил в одну из таких минут совсем еще маленький Петя.

– Да как же, внучек, вы ведь и детства настоящего не видели. И поиграть-то как следует некогда. Чуть на ноги стал, сам ходишь – уже ты работник.

Недолго были внучата рядом с дедом, В деревне становилось жить все тяжелее, и отец ребят, посоветовавшись с Артемием Артемьевичем, решил бросить родной дом, податься на заработки в Москву, благо слыл он на всю округу незаменимым сапожником.

Так и очутился рязанский крестьянин Тимофей Артемьевич Артемьев со своей семьей на знаменитой Пресне. Семья очень большая, пять сыновей: Иван, Петр, Тимофей, Георгий, Сергей. С утра до ночи стучал молотком хозяин этого «божьего стада», как сам он называл своих мальчишек, а накормить всех досыта не мог. Однажды пришел пообедать усталый, посмотрел на старшего, только что закончившего трехклассную школу:

– Ну, Иван, ты уже у меня ученый, давай отцу помогай. Будешь учеником в нашей мастерской.

Так еще у одного Артемьева кончилось детство.

На Пресне в то время прошли знаменитые баррикадные бои девятьсот пятого года, и стала она с тех дней Красной – от всплесков революционных знамен, от рабочей крови, пролитой на мостовых. По вечерам было тревожно, цокали по брусчатке подковы – это наряды конной жандармерии совершали свой очередной обход. Вослед им из приземистых, неказистых домиков рабочие показывали свои увесистые кулаки, слышался шепот:

– Ну подождите, гады, настанет наш черед.

Три мрачных года проползли один за другим как грозовые тучи. Собрания, сходки были запрещены, массовые развлечения тоже. Только летом девятьсот восьмого чуть ожила рабочая Пресня.

Однажды семья Артемьевых сидела за столом. Все были в сборе, как и полагалось по воскресеньям. Только одного Ивана не хватало. Это уже считалось непорядком, и отец, страсть как уважавший дисциплину и традиции, нервничал, все не давая сигнала начинать. Но обедать в тот раз пришлось без старшего сына. Он пришел поздно, когда уже начало темнеть, весь в пыли, на белой рубашке расплылось огромное темное пятно.

– Где был? – спросил отец голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

– В футбол играл, батя…

– Чего-чего? – переспросил Тимофей Артемьевич.

– В футбол.

Так впервые вошло в их семью новое, тогда еще никому не известное слово. Конечно, в то время никто из них не предполагал, что футбол отныне и навсегда станет для Артемьевых любовью и страстью, неотъемлемой частью жизни.

Первым поддался новому увлечению Иван. В рабочее время нечего было и думать о каких-то забавах (трудились допоздна), но по воскресеньям и праздникам Ивана можно было застать только на поле. Он играл с большим увлечением, с азартом. Отец сначала ворчал, а потом, когда дошли до него слухи, что пользуется старший сын на футбольных полях все большим и большим авторитетом, успокоился, даже обрадовался.