Колумбы неведомых миров

С универсальными часами, отсчитывающими темп времени для астролета и для Земли, явно творилось что-то несуразное. Если верить им, то на Земле истекало тысячелетие, а в астролете - всего лишь минута. Затем стрелка часов падала к началу отсчета и время на Земле шло назад. Я встряхивал головой, проверяя - не сплю ли я?

Все приборы точно сошли с ума. Стрелка акцелерографа вдруг завертелась с такой быстротой, что совсем пропала из глав, и нельзя было понять, в каком направлении она вращается. Силуэт ракеты-искателя бешено метался в овале, то исчезая из него, то вновь появляясь. Мелодия гравиметра перешла в какое-то дикое хрипение. Электронный регулятор приемника равновесия сыпал сплошной пулеметной дробью, прерывающейся треском. В одно мгновение стройная симфония астронавигационный приборов сменилась душераздирающей какофонией. Я выключил телефоны шлема, боясь оглохнуть.

Внезапно по корпусу корабля прошла гигантская волна мучительной вибрации. Все вокруг нас - стены, предметы обихода, столы, диваны, части оборудования - сразу зазвучало, резонируя с хаосом нарушенных мелодий приборов. Астролет болтало.

- Что творится?! - прокричал я в лицо Самойлову.

Не отвечая, он включил механизм, сдвигающий массивные щиты с иллюминаторов, которые были предусмотрены в корабле на случай повреждения астротелевизора, Я отшатнулся, пораженный фантастическим зрелищем: вместо прежнего непроглядного мрака в астролет хлынул океан ослепительного света. Небесная сфера пылала тысячами радужных полос, спиралей, шаров. Из глубин пространства прямо на нас, точно к единому центру, мчались мириады пылающих лохматых солнц и бешено вращающихся галактик. Вся Вселенная, казалось, сжалась в небольшую сферу или конус, по внутренней поверхности которой мы стремительно открывали спирали. На мгновение даже показалось, что я завертелся на “чертовом колесе” под куполом какого-то фантастического цирка.

Я почувствовал, что слабею, и безвольно опустил голову. В отяжелевшей голове бились беспорядочные мысли.

“Мы существуем или нас уже нет?…” - хотел я опросить Самойлова, но вместо слов у меня вырвалось лишь невнятное бормотание. Последнее, что я успел заметить, была рука академика, слабо шарившая близ аварийной кнопки, включающей тормозные двигатели.

…Очнулся я уже на койке в салоне. Было тихо. Во рту ощущалась приятная горечь препарата “ВГ”. Самойлова в салоне не было. “Жив ли он?…” Я окликнул его.

- Ну что, дружок, - отозвался он из лаборатории, - очнулся?

Лишь теперь я отчетливо вспомнил все, что видел, теряя сознание, и сильно встревожился за академика.

- Вы очень бледны. Вам плохо? - опросил я.

- Пустяки. А как ты себя чувствуешь?

Я попытался стать - и не смог. Это была скорее не мышечная слабость, а полная апатия, неумение сосредоточить волевое усилие на механическом движении мышц. Я сказал об этом Самойлову. Он кивнул головой.

- Этого следовало ожидать… Нервная ткань наиболее восприимчива к малейшим изменениям.

Академик замолчал, присел в кресло и потер ладонью лицо.

- Вам нужно прилечь, - потребовал я.

- Я еще могу продержаться, - возразил он тоном, не допускающим возражений. - Поправляйся скорее,. - И нетвердой походкой тяжело прошел в централь управления.

После ухода Самойлова я попытался подняться. Но это было нелегко. Я сосредоточил свое внимание на том, что мне необходимо опустить на пол правую ногу, затем левую. Чтобы опустить на пол обе ноги, потребовалось огромное усилие. Прошло немало времени, пока я смог сесть. Наконец, собрав последние силы, поднялся и, цепляясь за стены, двинулся за Самойловым.

В штурманской рубке все было по-прежнему. Успокоительно мерцал овал искателя. Стрелка указателя скорости стояла левее красной черты. Акцелерограф показывал отрицательное ускорение, то есть замедление движения. Я понял, что наш сумасшедший полет был приостановлен аварийным роботом. Повинуясь руке академика, включившей тогда кнопку, робот по заранее составленной программе привел в действие тормозную систему.

Сейчас “Урания” летела по инерции, но этого нельзя было установить, так как в корабле поддерживалось искусственное поле тяготения, позволяющее избегать неприятные эффекты невесомости.

Я отключил главное силовое поле. Лишь после того, как УЭМК уточнил программу торможения, я заметил, что Самойлов еле держится на ногах.

- Давай погрузимся в анабиозные ванны, - вяло произнес он. Его усталые глаза лихорадочно блестели сквозь стекла сильных очков. - Пока скорость “Урании” упадет до заданной величины, надо хорошенько отдохнуть.

***