Колумбы российских древностей

Некоторые формулировки в протоколе неясны. Например, под «самым лучшим и вернейшим текстом» можно понимать и текст одного из выбранных списков, и текст, искусственно созданный «по суду всех» членов Общества [130]. Ясно одно: сложность и трудоемкость работы и в том и другом случае почти сразу заставили отказаться от первоначального замысла. Вместо этого Общество поручило профессору X. А. Чеботареву издать уже найденную к этому времени Лаврентьевскую летопись с разночтениями по двум спискам (Кенигсбергскому и Троицкому). Новый план был более реален, он не преследовал цели издания ни гипотетической «очищенной Летописи Нестора», ни громадного свода разночтений по многим спискам, и в случае осуществления мог дать действительную картину разночтений только трех летописных списков разных редакций. Однако из-за организационных неурядиц и это издание не было завершено: владелец Лаврентьевской летописи Мусин-Пушкин забрал ее из Общества, а сам Чеботарев, на которого свалилась основная тяжесть работы, вскоре вообще отказался от ее продолжения.

В дальнейшем профессор Московского университета Р. Ф. Тимковский, под руководством которого начинали свой научный путь Калайдович и Строев, предпринял попытку подготовки публикации все той же Лаврентьевской летописи с привлечением других списков, но уже только для поправок ее текста. Отечественная война 1812 г. прервала работу и над этим изданием. Незавершенная публикация Тимковского смогла увидеть свет только в 1822 г. [131]

Оленин и Ермолаев отнеслись отрицательно к принципам публикации, предложенным в этом издании Тимковским. «Много времени утрачено, а труд понапрасну употреблен», — писали они, предлагая издавать отдельно каждый летописный список «с самою строжайшею точностью не только в правописании, но и в препинаниях» [132]. Иного мнения придерживался одно время Калайдович. Решительно выступая против предложения Оленина и Ермолаева, он доказывал, что реализация его приведет лишь к простому размножению сотен летописных списков с сохранением всех их неточностей и всевозможных описок. С ним соглашался и Строев. «Нет ничего труднее, а притом бесполезнее, — писал он, — как издавать летописи и вообще древние сочинения по одному, двум или немногим спискам: они, как известно, всегда неисправны от нерадения, невежества и затейливости переписчиков» [133].

Как мы помним, к 1817 г. взгляды Калайдовича на принципы публикации источников претерпели существенную трансформацию. Они касались и летописей. В частности, теперь он предложил издать древний Синодальный список Новгородской первой летописи «как один из важнейших памятников славянской русской письменности», с максимально возможным приближением к оригиналу и с параллельной публикацией перевода на современный русский язык. Более же поздний Устюжский летописный свод, «писанный языком не совсем древним», ученый считал возможным издать обычным гражданским шрифтом и с упрощенной передачей текста [134].

Таким образом, уже в первой четверти XIX в. археографы пытались решить актуальную и по сей день проблему возможного совмещения в издании древнейших источников интересов историков и лингвистов. Если Оленин, Ермолаев и Калайдович по отношению к самым древним памятникам выступали от имени последних, то Строев и некоторые другие ученые отстаивали интересы прежде всего историков.

Полевой в рецензии на издание Лаврентьевской летописи, подготовленное Тимковским, напоминая шлецеровский план, замечал, что Тимковский «мог бы, не нарушая условий критики исторической, быть смелее в исправлении ошибок. Это увеличило бы число замечаний его, но очистило бы текст и представило его в лучшем виде» [135]. Позиция Полевого была позицией историка, заинтересованного в источниковедческом осмыслении издаваемого текста источника.

Еще дальше, чем Полевой, шли в своих теоретических взглядах Болховитинов и Круг. Ратуя за «сводного Нестора», Болховитинов подразумевал под ним издание шлецеровского «очищенного Нестора», а не какого-либо летописного списка с вариантами по другим. «Мы, богословы, — категорически заявлял он Анастасевичу, — ругаем Курцеля за огромные варианты на Новый, а Кенникота — на Ветхий Завет, больше сбивающие и больше подающие повод к спорам и заблуждениям, нежели к определению точного смысла… Бурлит за такие многовариантные издания римских авторов награжден забвением уже и у критиков и у филологов» [136]. Круг полагал, что издание летописей с вариантами является только предварительной частью работы; за текстом, сравненным «механически», должен был последовать текст критический с объяснениями [137].

Противоречивые мнения исследователей отражали нелегкие поиски оптимальных принципов издания летописей. Но примечательно, что каждая попытка воплощения плана Шлецера неизменно оказывалась в то время неудачной. Сотрудники Румянцева не могли не учитывать этого.