Колыбель

Денис глянул вниз. Сидящие и стоящие вокруг замершего в позе глупого Будды Астерикса хватались за голову и шатались, как от приступа головной боли. Астерикс пробовал что–то сказать, но речи эти никого не удовлетворяли. Разбивали корыстные сердца.

Оставленные предусмотрительным Буншей стражники высовывались из здания башни и тоже тянули корыстолюбивые головы в сторону охваченного желанием высказаться. Даже гаремные дамы напряженно прищуривались и всплескивали руками, даже старушка при костре и та только одним глазом следила за пламенем.

А ведь это шанс! Если он начнет говорить, можно будет проскользнуть за спиной у народного любопытства.

Его величество встал с драгоценным кульком на руках.

Астерикс замер, потом быстро заморгал, открыл глаза, обвел взглядом сидящих и стоящих перед ним.

Тишина была такая, что Денис тоже замер на лестнице между этажами, чтобы скрипом сухих прутьев не выдать идею своего побега.

— Банк «Морган Стенли», — громко сказал Астерикс.

Гул неуверенного одобрения завелся в толпе.

Денис спустился на первый этаж своего аляповатого дворца. Теперь нужно было всего лишь прошмыгнуть мимо стоящей спиной гаремной дамы, далеко высунувшейся из окна, и справа в тень, а там тылами к тайной тропке, недавно показанной ему Афранием.

Это была не просто дама, это была Эсмеральда. Да в нынешнем своем состоянии его величество чуть было не схватил ее за локоть и не накинулся: ты где была?!

— Киностудия «Уорнер бразерс».

Гул укрепился и даже стал нарастать.

Его величество нырнул в ночь. Возможно, Эсмеральда и стоявшие чуть поодаль Терпсихора с Полигимнией догадывались, что там поскрипывает за спиной, но не в силах были отвлечься от аттракциона.

«Кимберлитовая трубка, китайские угольные разрезы, порт Роттердама и Лувр» — были последними словами, которые услышал Денис, прежде чем нырнуть в прохладное русло тропы, разрезающей пояс зарослей вокруг обезумевшей столицы.

16

Ночной лес был таким же, как и в прежние разы, но и не таким. Теперь его приходилось считать союзником, и глупости про блуждающих под покровом тьмы и зарослей тварей отлетели сами собой. Часть чувств направлена была вперед, выискивая самую короткую и безопасную дорожку для несущегося с сыном папы. Слух весь был сзади и пытался держать под контролем происходящее на столичном холме.

А там происходило.

Денис все удалялся, перехватывая на бегу молчаливого Артура, а гудение Вавилона не становилось тише. Надо понимать, там росло недовольство и количество недовольных.

Обеспокоенные крестьяне продолжали сбегаться на огонек, то и дело Денис видел то прямо по курсу, то чуть в сторонке скользящие в сторону Вавилона тени. Прятался за стволами и кустами, успокаивал дыхание, прижимал к себе ком родственной травы. Впрочем, риск быть замеченным вряд ли был велик. Припозднившиеся не глядели по ночным сторонам, а устремлялись в одно–единственное, важное для них сейчас место.

Кончился пояс сплошных зарослей, дальше простирались поля и пятна отдельных рощ на малых хуторах и вокруг скотных дворов и уснувших птичников. Холодный ручей переливался лунными искрами, указывая самый прямой путь к взыскуемой скале.

Но самый прямой — не самый безопасный, мы будем петлять, чтобы не торчать непрерывной мишенью для вражеского глаза на освещенном междурядье. Станем петлять, держаться тени и оглядываться по сторонам, не присматривается ли кто.

Прижимаясь к стволу крайнего в роще дерева, Денис дождался, когда семенящие по ближайшей тропинке убудцы втянутся в ее тень, и сам ступил на эту тропу и помчался под защиту ближайшего хутора.

Там отдышался, осмотрелся — и снова стремительный рывок. И так много раз.

И вот уже почва стала подниматься перед ним, а скала — вырастать и затягиваться мраком. Луна отскользила в сторону по небу и теперь освещала главную достопримечательность как бы искоса.

Денис лежал, бурно дыша, на земле, неподалеку от очередного коровника, прижимая к боку ребенка. Он был благодарен сыну, который вел себя как взрослый сообщник: помалкивал, лишь изредка хныкая. Так вот лежа, он услышал сразу два звука. Один впереди — топот пяток по твердой земле: совсем уж запоздавшие земледельцы с дальнего хутора неслись прямо на него, и от них некуда было деться, только разве нырнуть в тихий коровник, что в двух шагах слева.

Второй звук шел сзади, со стороны Вавилона, и было удивительно, что дошел: все же расстояние до столицы теперь уж было немалым. Времени задумываться не имелось, и Денис приподнялся и на трех конечностях, прижимая сына к груди, бросился в сторону строения.

Вот он внутри.

Что это?

Не коровник.

Метров двадцать в длину, по углам тускло светятся пучки веток. Четыре ряда маленьких постелей… для кого?

Это были детишки — он привык к полумраку. Двух–трехлетние детишки. Вот, оказывается, куда они деваются от мамок. Все дети общие, и зря он подозревал дядю Сашу. Получалось, что его собственный народ в ответ на его разливанный капитализм тихо таил от него в недрах острова и культивировал коммунистическую заразу.

Денис закрыл глаза.