Колыбель качается над бездной

У меня остановилось сердце. Дрожащими пальцами срываюсь на следующее: “Как жаль, что теперь я далеко, но наши ночи храню в сердце!” И снова Ледова Марина: “Моя постель все еще хранит твой запах. Люблю!” И снова она: “Спокойной ночи, Солнышко!” И снова…И снова… Душа моя закричала. Громко, оглушая рассудок … Я откинула телефон на смятую постель. Мысли путались, сердце жгло. Через минуту прорвалась смутная догадка. Я вновь схватила телефон. Он был страшно горячий, будто уголек. Вернулась туда, откуда бежать хотелось со всех ног. Пыталась найти дату посланий. Пожалуйста, пусть эта папка окажется ларцом сохраненных писем до меня! И жестокий вердикт: с пятого по двадцатое мая. Я опустилась на кровать, ноги не держали. Ничего не хочу более писать. Вы и без слов чувствуете то же, что и я.

Я положила телефон на прежнее место, застелила кровать, вышла в хмурое утро. За моей машиной закрылись ворота. Этот день я не прожила, а с трудом отдышала. Мой шок прошел, наступила усталая печаль. Мне все было безразлично. К вечеру, казалось, сердце так отяжелело, что перестало умещаться в груди. Я не выдержала. Мое горе воскрылилось, и воспелось, и понеслось к идолу:

Я Вас услышала в ненастье,

Когда все боги замолчали.

Я шла куда-то мимо счастья

С обузой знаний за плечами.

Я знала, как бывает больно,

Как разбиваются иконы,

Как стала я рабой безвольной,

Когда остался шаг до трона,

Как жизнь взласкав наотмашь била,

Как без любви душа черствела.

Я знала, но о том забыла,

Я просто верить Вам хотела!

Он ответил не тотчас: “Как всегда хорошо, но отчего так грустно?”

Ничего я более писать не стала. А он и не настаивал. Пропал на две недели.

Немного успокоившись, я стала анализировать наши отношения. Со мной все более чем ясно. А вот что с ним? Неужели этот человек настолько непорядочен? С другой стороны, разве стал бы мужчина его возраста и статуса бросаться серьезными словами и был бы заинтересован помогать женщине, ему безразличной? И, наконец, насущный вопрос. Посвящал бы ночи (не такие редкие) той, которой не был бы увлечен? В то же время нельзя не признать, что слова “люблю”, “скучаю”, “хочу” красноречивы сами по себе. Еще одна загадка: весь период, в течение которого получены шокирующие меня константы, он находился со мной. Странный человек. Ускользающий мужчина.

В разговоре с мамой на злободневную тему я обронила:

– Он странный, мама.

Мама сказала:

– Он добрый человек.

И я возразила:

– Нет, он страшный человек!

Мама посмотрела на меня с подозрением. Я не смогла объяснить ей природу своего умозаключения. Оно пришло откуда-то из подсознания.

Совершенно не настроена думать о плохом (а напрасно). Чувства и вера оказались сильнее боли. Он не может обмануть меня, поскольку знает о моем горьком опыте. Было бы жестоко с его стороны подвергнуть женщину повторным испытаниям. И по мужским понятиям, и по человеческим.

А тем временем Монстр молчит. Что у него на уме, остается лишь гадать, а проникновение в его душу – монументальное табу. Это уж точно. Раньше столь долгих перерывов не было. Занят? Чем или кем? Но ведь сделать звонок – пара пустяков. Вообще, надо отдать ему должное: он звонит всегда первым и, не считая текущего молчания, не так уж и редко. Но все равно почему-то остается впечатление, что его звонков не дождешься.

Наступили выходные. Вместо того чтобы заниматься сыном и наслаждаться жизнью, я с утра до вечера погружена в тяжелые, ни к чему не приводящие мысли. Ломаю голову над вопросом, чем занят Монстр в свободные от работы дни. Почему ему не хочется вспомнить обо мне? Быть может, он потерял ко мне интерес. Быть может, время проводит с другой. Все внутри сжимается от ужасного предположения. Во мне развивается паранойя.

– Только не влюбляйся, дочка, я тебя прошу! – вспомнила я слова мамы.

Я старалась, мама! Но это оказалось сильнее меня. Прости …

Бегу к каждому зову телефона, сникая, если звонит не он. И снова бегу, боясь не успеть. Из памяти снова и снова выныривают злополучные смс-ки. Во мне слезится досада. А ведь я не могу потребовать объяснений, к которым не имею подхода, поскольку не могу признаться в знаниях, на которые не имею права.

Не буду вам описывать все мысли, страхи, чувства, которые всю следующую неделю устраивали охоту на мой душевный покой. Вы сочтете меня не иначе как параноиком. Самой тошно. От осознания, что мои чувства бесконтрольны, что я одержима…

Значит, вот что я поняла. Его интерес идет на убыль. И это в ближайшее время должно подтвердиться или быть опровергнутым. Сейчас заплачу. Ну, скажите, зачем себе отравляю жизнь? И где мой ребенок?

По дороге на стоянку заезжаю в прежнее жилище.

– Ужинать будешь? – бывший муж рад, гостеприимен. – Проходи, покормлю тебя.

Трезв.

– А где сын? Сын, ты где? – зову, стоя на пороге.

– Я у компьютера, мам. Не мешай. Завтра приду.

Чувствую, что нет сил спорить, хотя и одиночества сегодня не хочу. Прислонилась к косяку.

– Проходи, что же ты? – в глазах мужа подступающее разочарование. Рассеянно гляжу в эти глаза.

“Смотри лучше, – приказываю себе, – ты что-нибудь чувствуешь?”

Нет.

– Я пойду. Я устала и хочу спать.