Колыбель моя

Все, чем печально или счастливо знаменита история нашего Отечества, прошло по жизни этого человека. В 1934 году, окончив школу, он отправился в Москву. Конкретного плана не было, но некое всеобщее настроение подъема, жажда открытий не обошли и его. В те годы вообще был своеобразный ренессанс образования. Тысячи мальчишек, романтиков первого советского десятилетия, двинулись в столицу, чтобы учиться, приобретать современные, самые привлекательные специальности. После недолгих раздумий Георгий поступил в техникум железнодорожного строительства им. Андреева. С большой теплотой вспоминал он эти годы и своих преподавателей – в большинстве представителей интеллигенции прошлого века. Но все больше тревожные, непонятные явления жизни проникали и в стены техникума. В декабре 1934 года по радио прозвучало сообщение: «Вражеская сила убила нашего дорогого, любимого Сергея Мироновича Кирова». Комсомольцы собрали митинг, с гневом клеймили позором врагов. Вчерашние деревенские мальчишки, да и более зрелые люди, от души верили, что социалистическому процветанию действительно мешает какая-то враждебная сила.

Однако постепенно начинали задумываться, задавать себе вопросы, не получая на них ответов. «Помню один урок политэкономии, – рассказывал Георгий Николаевич. – Было это в 1936 году. Урок вела преподавательница этакого сталинского типа – полногрудая дама, облаченная в мышиного цвета китель. Речь шла примерно о том, что «жить стало хорошо и весело, а когда на душе весело, то и работа спорится». В это время один парень, известный в группе шутник и шалопай, передал другому записку. Преподавательница ее перехватила и прочитала вслух: «Не жизнь – зараза». Все рассмеялись, не подозревая, что в тот же день поздно вечером нашего шутника заберут из общежития… С тех пор о нем никто больше не слышал».

Вскоре в техникуме обнаружилась некая организация, которую сразу же квалифицировали как профашистскую. Называлась она ОЛВИЗ. Оказалось, что это «Общество любителей выпить и закусить». Несколько этих «любителей» тоже забрали. Вот такие шутки.

Шел 1938 год. По Москве распространялись слухи о каких-то шпионских заговорах. Начались аресты, и все верили, что сажают действительно врагов народа, которым «так и надо». Но все же страх сковывал душу. Никто не был уверен в своем завтрашнем дне. К счастью, в том году Георгий окончил техникум, став специалистом по геодезическим изысканиям. Работа по специальности предполагала отнюдь не столичную жизнь. Так и получилось.

Первым его направлением от «Мостранспроекта» стала станция Плесецкая, где предполагалось строить железную дорогу через тайгу. Там работала партия геодезистов, которым нужно было определить, где прокладывать пути.

Георгий первый раз увидел северные леса. Необыкновенной красоты река Онега и сама тайга поразили его. Это были величественные, нетронутые места, куда, казалось, не доходили привычные ощущения страха и тревоги. Но очень скоро он понял, что это не так.

Заканчивалось лето тридцать восьмого. Однажды у геодезистов кончились продукты. Ближайшее же село Карелово – за много километров. Кого отправить за продуктами? Начальник партии решил, что лучше всего послать Сысоева – он новенький, молодой и проку от него пока немного. Георгий взял ружье, план местности и отправился, не думая, что это обычное путешествие на всю жизнь останется в памяти. В августе в тайге такое разноцветье, просто хоромы, праздник красоты. Шел голодным, боялся потерять из вида зарубки на деревьях, по которым только и можно было ориентироваться. Бывалые люди знают, что заблудиться в тайге, где на многие километры – ни души, гораздо проще, чем самостоятельно найти путь. Вдруг совсем близко заметил глухаря, решил подкрасться и подстрелить его. И действительно, подстрелил. Но, оглянувшись, увидел, что зарубок нет… Стал искать, кружась по одним и тем же местам. Прошло несколько часов, он почувствовал себя потерянным и беспомощным. В изнеможении прислонился к сосне. Взглянул – на ней желанная зарубка! Словно какая-то сила, посмеявшись, сжалилась над ним.

Через несколько километров пути ботинки Георгия окончательно порвались, и дальше пришлось идти босиком. Наконец весь изодранный, голодный добрался он до небольшого поселения, постучался в крайний домишко. Выглянула бабка.

– Иди себе, родимый, нам ведь не велено вас привечать!

– Кого нас?

– Да ссыльных-то!

Георгий понял: действительно, кругом лагеря, и бабка приняла его за беглого. Но крынку молока принесла, хотя в дом не пустила. Даже в далекой тайге людей не миновало это унизительное чувство собственной ничтожности, вины перед кем-то.