Колыбель тишины (СИ)

Смотрит на ладонь, в стеклянный шар, смотрит на талисманы. Образ отточен до штриха карандашного, краскою залит; облик таинственный и загадочный, и Миднайт скоро начинает думать так же, как думал бы чудесный шаман, видящий судьбы. Но по правде он глядит лишь на самого человека, а не на карты, не на шар, не на узоры родимых пятен.

— Ты будешь жить, пока ворон трижды не каркнет, — певуче протягивает провидец и ладонь отпускает.

Гость смотрит на него остро, зло. Его зрачки колются. Миднайт возвращается в позу лотоса, складывает руки у груди, пальцы переплетает и терпеливо ожидает удивления или хотя бы намёка на недоверие. Человек, однако, только говорит:

— Если не объяснишь слова, можешь умереть сам.

— К чему? Неба предсказание читается немногими. Коль птица голос подаст — тогда жди кончины.

Мало кто желает погадать на гибель, и к гостю Миднайт присматривается с оттенком интереса, достаточно поверхностным, чтобы гость не заподозрил человечности чувств. Шаман должен держаться, как великий колдун, а не паренёк двадцати лет, который ещё жизни истинной не познал. Хотя тут всё же спорный вопрос: не зная жизни, Миднайт знает смерть.

— Эта странность давно у тебя? — резко спрашивает человек. Миднайт молчит, уязвлённый. Возможно, нейтралы его сдали, возможно ещё что, и шаман покорно ожидает ножа под рёбра или пулю в лоб, но… человек не делает ничего.

— Много долгих зим.

— Она мне пригодится. — Мужчина с косым шрамом кивает своим мыслям. Поднимает ясные, горящие глаза на предсказателя. — Ты идёшь со мной. Слово «Лекторий» тебе говорит о чём-нибудь?

— О том, что я не посмею ослушаться, — протягивает Миднайт без раздражения. Ему, в принципе, всё равно, куда идти. Гадать одним, гадать другим — что угодно, тем более, если Лекторий будет содержать его скромное существование.

— Действительно. Да, это так. — Мужчина хмурится более внимательно, чем мрачно. — Так что там о моей смерти?

— Вы живы, пока трижды ворон не каркнет.

Гость склоняет голову и на ноги поднимается, отражаясь в стеклянном шаре на полу шатра. Затем делает понятный жест, и Миднайт встаёт следом.

— Меня зовут Верран, — представляется мужчина. — А ты теперь часть Лектория.

Снаружи раздаётся карканье ворона, и Миднайт прислушивается. Но — только одно.

========== «Прощай» (Меф) ==========

Комментарий к «Прощай» (Меф)

Для #рассказябрь2017.

Часть 21/30.

— 2016 год, декабрь

Это идиотская шутка.

Он просыпается в окружении темноты, бьётся, ударяется обо что-то, об стену, вероятно, захлёбывается духотой и падает лицом в подушку, обхватывая её. Подушка тёплая и мокрая. Мягкая. Она пахнет каким-то диковинным шампунем, и ему становится так тошно и больно, что он со злым воплем отбрасывает несчастный предмет прочь.

Он словно весь пропах этими фиалками, тонким ароматом напитан, в каждой тряпице, в каждом лоскутке, в каждой чёртовой бумажке. Всё, чего касалась она, всё несёт её следы, и Мефодий с воем сползает с кровати. Она с ним постель не делила — он не самый мудрый, но даже он понимает разницу в возрасте. Она как-то обмолвилась, что «однажды», но он перевёл ловко тему.

Так почему даже кровать её отпечаток хранит?!

«Это твоё наказание», — смеётся шепот над ним, эхом затихающий по прохладным душным периметрам. Разносится он по каждой клеточке, в каждой линии, рассеивается в воздухе и режет с дыханием; Мефодий, корчась в агонии, не может от него избавиться. Этот голос перекрывает всё. Этот голос его убивает.

— Я не хотел, чтобы ты погибла, — бормочет он в пустоту.

«Прощай», — звучат отголоски слабнущие, он вновь на руках чувствует угасающую жизнь, он вновь ничего не может поделать. Мефодий кричит и бьёт по полу, только охая от боли в разодранных костяшках. Это однажды сведёт его с ума. Это не покончит с его мучениями, а только их растянет.

«Страдай теперь, — издевательски шелестит реальность, жестоко ударяя воспоминаниями. — Вспоминай потерянную девочку, которую никогда не любил». Мефодий разбивает что-то стеклянное, и осколки задевают босые ноги, но это ничто по сравнению с навалившимся. Он задыхается, садится на колени и собирает черепки, царапая пальцы; скользкие от крови, они только касаются стекла без возможности поднять.

«Прощай», — елейно протягивают воспоминания голосом умирающей девушки, и каждый её вдох отдаётся каждым его стоном, и каждый удар её сердца отзывается приступом дрожи.

— Ты должна была выжить, — шепчет в темноту и плотную, сотканную болью ненависть, Мефодий, и тяжело опирается взмокшей спиной на кровать, лицо руками закрывает, металлический аромат от них ощущая. Даже запах крови лучше запаха фиалок.

«Это будет с тобой вечно», — кричит ему на уши вина, и ответственность грузом неподъёмным вбивает его в землю. «Никогда не забывай, что ты натворил». И всё отражается, отражается, отражается. Запах фиалок. Шелковистые волосы, пропускаемые через пальцы. Белая кожа, теряющая тона жизни. Девушка. Умирающая на его руках, всю силу передавая из любви.

Идиотская шутка, Судьба. Просто идиотская.