Колыбель в клюве аиста

Но догадывалась ли она тогда и теперь, гуляя со мной, что в тех сапогах, вернее в том, что Турсун пришел в класс обутым, крылся, возможно, ключ к пониманию его поведения на глиняном карьере во время визита одноклассниц? В самом деле, с чего бы? Ведь стоял конец учебного года, уходил май - время, когда обувь для нас была вроде саней летом? Особенно для Турсуна, который за неимением обуви нередко неделями, месяцами отсиживался дома. Девочка с белыми бантиками, Лида Савина, только что входившая в нашу классную семью, не могла увидеть необычное в одежде парнишки, не могла уловить того, что толкнуло Турсуна на это - вряд ли могла она тогда, да и сейчас, догадаться, что оделся он так из-за желания выглядеть перед ней привлекательно, что из-за того он, оставив школу, загнал себя в глиняный карьер. И нам было не до решения психологических ребусов - мы откровенно порадовались возвращению товарища, смеялись, шутили, щупали трофейный коричневый китель еще со следами прежних отметин, оценивали письменный прибор, хвалили напропалую сапоги.

- Турсун пришел! В сапогах! Сапогах! Сапоги!

Не ахти какой выдающийся факт - Азимов в сапогах - зацепился невольно в Лидиной памяти, чтобы выплеснуться много лет спустя...

Благодаря Савиной некоторые события вновь возродились в памяти, другие же, потускневшие, обрели ясные очертания и привязки ко времени. Разумеется, говорить о будущем и даже настоящем в первую очередь мы воздержались - общим было прошлое, к нему-то и устремлялись прежде всего мысли. Я написал "прошлое" и подумал о тебе: а каково оно у нас с тобой? У тебя?..

Рассказывала Савина и о себе, жила она с родителями в старой московской квартире, куда Савина-мать и дочь вернулись незадолго до окончания войны. Савина-старшая работала библиотекарем. Отец-медик после войны долго трудился хирургом. Накануне нашей встречи в судьбе отца произошла серьезная перемена, о чем я узнал из Лидиных уст позже.

Лида не могла выискать что-либо замечательное в своей биографии. Школа с легко планируемыми и прогнозируемыми событиями-близнецами, конечно, не могла идти в счет. Разве что первые после окончания школы годы, когда Савина готовилась, по настоянию родителей, стать медиком, трудилась сестрой в больнице - однажды пыталась даже поступить в институт, но "срезалась", продолжила работу, трудилась более трех лет, до тех пор, пока не пришло убеждение, что медицина и она, Савина, - "вещи несовместимые..."

Я проводил ее до Комсомольской площади. Встреча обрадовала, но не настолько, чтобы я тогда считал ее событием большой важности. Я хотел, но не искал активно новых встреч с Лидой...

Спустя два месяца произошло незабываемое событие - умер Сталин. Я стоял в вестибюле института в плотной толпе студентов и преподавателей. Опустив головы, слушали радио. Лиду я увидел неподалеку. Протиснулся вперед, коснулся локтя ее - она обернулась, удивилась, встала рядом, рассеянно замолкла, возвращая внимание к выступлению по радио. Речь держал профессор Санжеев. Говорил профессор прерывисто, борясь с рыданием: он рассказывал об истории со знаменитыми "Ответами тов. Санжееву", о том, как ему пришла мысль написать Сталину, с каким трепетом, не надеясь на ответ, он формулировал вопросы, как отправил по почте(!) письмо и как однажды, взяв в руки "Правду", не поверил глазам, увидев "Ответы"... Профессор замолк, что-то глухо щелкнуло в репродукторе, в тишине наверху глухо застучали о бетонные ступеньки шаги.

- Он... профессор... - послышалось рядом.

Да, это действительно был профессор Санжеев. Помнишь, как была закручена жизнь в соответствии с "Ответами"? Обсуждения на предприятиях, аудиториях, собраниях, лекциях, семинарах? Я только теперь, на траурном митинге, узнал, что профессор Санжеев работал в нашем институте. По лестнице сходил пожилой мужчина: он был коренаст, с массивной округлой головой, которая тяжело спадала на грудь. Это был человек с азиатским обликом - не то бурят, не то калмык. Повеяло чем-то мистическим. Я заволновался и сразу не мог успокоиться...

Вечером того же дня я был вместе с Савиной. Шли мы в колонне к Дому Советов. Колонна, наподобие гармошки, то сжималась - и нам приходилось прибавлять шагу, бежать трусцой, то расжималась - и мы подолгу стояли на месте. У метро "Кировская" свернули, двинулись к Трубной площади. С той минуты колонна только сжималась. Она, подобно вязкому потоку, медленно плыла в сумерках мимо огромной старинной стены: ноги ступали по промерзлому асфальту, устланному... калошами. На спуске напор задних рядов был особенно велик - Савина вскрикнула, обернувшись, я увидел ее задыхающейся.

- Ребята! Ребята! - обратился я к товарищам - те поняли, устремились на помощь к девушке.

Мы взяли ее в кольцо и, усиленно работая локтями и бедрами, буквально продрались сквозь плотную людскую массу. Вышли на бульвар. Жила Савина рядом с метро "Кировская". Выбравшись из давки, мы тотчас двинулись к ней.

Дома застали ее отца.

Пили чай.