Колыбель в клюве аиста

В голосе Черного прозвучало братское участие. Он даже улыбнулся. Но ни улыбка, ни слова участия, ни сейчас, ни позже так и не смогли возвратить мальчику успокоения. Неотвратимо висело тяжелое "Расскажет... расскажет... продаст". Однажды он подошел к заброшенному колодцу, посмотрел вниз ― там, на дне шурфа, на поверхности воды виднелись неприятные бурые масляные пятна, из воды выступали края громоздкого не то деревянного, не то железного предмета. Мальчик бросил камешек ― тот хлюпнулся в вязкую жижу... Пришел он к колодцу и на следующий день, а позже еще и еще, не догадываясь, что это у него стало входить в привычку...

― Надо расколоться, ― без колебания посоветовал Ромка, выслушав сбивчивый неровный рассказ мальчика.

― Злой он...

― Кто? Военрук?

― Со мной здесь сестренка. Выгонит?

― Все равно. Я бы повинился.

― Тебе что? Подсказал ― и до свидания... Обойдусь без советов! ― обрезал Корноухий, взвинчиваясь.

― Эх, ты!

― Ничего я тебе не говорил... ― он поспешно стал пятиться. ― Никакого портсигара не было у меня. Зачем портсигар некурящему? А ты поверил ― уши развесил. Поверил в выдумку...

Корноухий сбежал по ступенькам вниз.

― Стой! Не бойся! Останется между нами ― слышишь, между нами! Стой же, чудак-человек! ― горячо, обескураженный очередным "вывертом" приятеля, тщетно кричал ему вслед Ромка. Корноухий и слышать ничего не хотел. Он выскочил на тропу, почти бегом направился через пустырь...

Корноухий убежал, а Ромка направился следом на территорию детдома. Он шел, не догадываясь, что сейчас, по возвращению его, произойдет событие, которое отодвинет надолго от него детдом. А случилось вот что. Во дворе шла разгрузка старенькой полуторки: подростки стаскивали на землю, а затем относили на кухню большие металлические фляги с молоком, ящики с брынзой. Взамен кузов грузился такими же, но только пустыми флягами. Ромка стоял неподалеку и невольно слышал обрывки фраз шофера, худого, мятого, казалось, с сотнями морщин на лице, шее, со вздутыми синими узлами жил на руках.

― Захотели чего? О масле забудьте, ― говорил он, готовя себе дрожащими руками из обрывка газеты и махорки сигарету.

― Масло у нас идет туда, ― он многозначительно нажал на "туда", ― ни грамма, ни миллиграмма. Чем, говорится, богаты, тем и рады. Выживете и без масла. Брынзы подкинем, ящиков десять, и творожку можно. Молока...

― С молоком не спешите, ― отвечал тому, тоже мастеря сигарету, детдомовский хозяйственник. ― Может быть, что-нибудь взамен привезете. За сто верст везти молоко...

― У нас и своим-то в Карповке ― с гулькин нос. Брынзу дадим.

― Как Карповка?

― Стоит. Есть просит ― суют шиш: мол, слопала мышь... ― говорил незнакомый шофер.

Раз грузка-погрузка полуторки закончилась. Шофер с хозяйственником молча покурили цигарки, побросали окурки на землю, втоптав в глину подошвами сапог.

― Карповка... Карповка... ― зазвенело в ушах Ромки, будто речь шла не об обыкновенном поселке на побережье, а о чем-то неведомом, притягательном.

― Эй, пацан! С книжкой который, ― на Ромку, встав на подножку кабины, глядел шофер, ― открой ворота.

Ромка сунул книгу за пазуху, побежал впереди машины. Бежал, уже обдумывая пришедшую неожиданно в голову затею рвануть из детдома на полуторке. Машина выкатилась со двора, не успела перемахнуть лужу спереди, как Ромка, наспех закрыв ворота, нагнал ее, ухватился за борт, подтянулся на руках и упал в кузов, в просвет между флягами. Лежал долго, не смея поднять голову...

Над головой под перестук фляг дрожали облака...

5

И вот, почти год спустя после побега из детдома, судьба привела Ромку в избушку Пароходной Тети...

Проснулся он от слабого толчка в плечо. Обернулся и, увидев перед собой человека в милицейской форме, сидящего на табуретке, встрепенулся, присел на краешек топчана. Позади милиционера, приложив пальцы к губам, стояла Пароходная Тетя. Милиционер был стар, редкозуб, усат, с розовым картофельным носом и с узкими глазами-щелочками. Левой рукой он держал за ремешок полевую сумку, правую опустил на Ромкины колени, зачем-то постучал по коленке и сказал, еще более сузив глаза, с ласковой иронией:

― Здравствуй, Гришка...

Ромка метнул недовольный взгляд на женщину, опустил глаза.

― Я не Гришка, ― буркнул он в ответ.

― А кто ты?

― Роман.

― Ромка, значит. Какая разница, Гришка или Ромка? Вставай, Ромка, одевайся.

― Зачем?

― Пойдем.

― Куда?

― Мыс тобой, Ромка, ― сказал с нарочитой мечтательностью милиционер, ― пойдем к тебе домой.

― У меня нет дома.

― А детдом ― не дом? ― милиционер нажал на слово "дом".

― Зачем?