Колыбель в клюве аиста

― Я, с вашего позволения, займусь своим. ― Он перевел взгляд вглубь двора ― неподалеку, на скамейке ― краешек ее выглядывал из-за куста осыпавшейся сирени ― слышались голоса подростков. Старший лейтенант, позевывая в кулак, направился к ним. Мы с Рахмановым двинулись в подъезд. И тотчас я обнаружил в себе волнение. На миг изменило хладнокровие и Рахманову, и он тоже заволновался. Волнуешься ― значит не вполне уверен, значит, неунывака Рахманов не на все сто процентов уверен в успехе. За сиренью, на скамейке, шумы оборвались ― наверное, подростки, увидев старшего лейтенанта, из тигров обратились в овечек.

― Наше дело правое ― враг будет разбит, победа будет за нами, ― говорил Рахманов, шагая рядом и добавляя, не то приказывая, не то предлагая: ― Я ведущий, ты ведомый. Ты внимательно следишь за моими действиями и подыгрываешь мне. Все просто. Повторяю: наше дело правое. Ну вот, кажется, приехали...

Я обратил внимание, что в глазке, вмонтированном в черный дерматин, метнулась тень ― кто-то за дверью наверняка полюбопытствовал, припал к глазку и отпрянул, завидев нас, бесшумно, да так, что подумалось о мистике: что, если "кто-то" испарился, скользнув по поверхности глазка?

Рахманов нажал кнопку ― за дверью послышался прерывистый звонок. Не дождавшись ответа, Рахманов нажал еще.

― В квартире кто-то есть, ― подсказал я.

― Знаю, ― ответил он.

Рахманов нажал еще, и только теперь откуда-то из глубины квартиры донесся голос женщины.

― Кому не терпится ― открываю! ― с такими словами встретила нас женщина. Она стояла в проеме двери, застегивая пуговицы на халате.

― Милиция, ― вместо приветствия начал Рахманов.

― Вижу ― не агенты госстраха, ― ответила невозмутимо женщина.

― Заснули, что ли? ― не то поинтересовался, не то выразил неудовольствие Рахманов.

― Задремала, а тут звонок. С чем вы? И чего на пороге! ― протараторила женщина.

Мы прошли в квартиру, и тотчас обозначилась причина бесшумного исчезновения "кого-то": в коридоре на полу лежала ворсистая дорожка ― по ней беззвучно мог бы пройти, пожалуй, и слон. Подумалось: не лоточница ли?

― Больше некому ответить на звонок? ― будто бы угадав мое состояние, спросил Рахманов.

― Одна я. Говорю, задремала. Рахманов назвал фамилию лоточницы.

― Понятно, ― протянула она. ― Так бы и начали.

Догадываюсь, с чем пожаловали. ― Она провела нас в гостиную комнату, усадила: ― Слушаю, ― но спохватилась: ― Не желаете чайку? Вот такая я: не скажи ― заморю голодом.

― Спасибо. Обойдемся без чая, ― обрезал Рахманов. Держалась лоточница уверенно, выглядела, как подобает потерпевшей: на лице досада ― не огорчение, потому что огорчиться из-за двухсот рублей, значит, переиграть, ― а стремление помочь следствию, а отсюда ― удовлетворение по поводу визита майора милиции и его товарища в черном плаще, смахивавшего на агента детективного фильма: в штатском, а под мышками, небось, кобура с пистолетом?! И все же она переживала, изображая радушие ― вспоминался "кто-то", недавнее мельтешение в глазке двери, и тогда хотелось спросить: "Почему не решалась открыть? Испугалась? Или..."

Рахманов, верный данному накануне слову, пристально посмотрел лоточнице в глаза ― нечто напоминало ситуацию дверного глазка: я увидел, как в глазах женщины метнулись тени, правда, короткие и не столь очевидные.

У Рахманова уверенность поколебалась ― лоточница выдержала первый натиск, притом настолько успешно, что на секунду-другую я засомневался в прочности версии Рахманова.

Подумалось: "А что, если Рахманов выдал желаемое за действительное? Тень в глазке? "Кто-то"? Мало ли что могло двигать любопытством женщины и мало ли отчего она испугалась и не отвечала на звонок?!"

― К вам вопрос, хозяйка.

― Хоть десять. Спрашивайте.

Столкнувшись с незапланированным противодействием, Рахманов изменился ― как игрок, решившийся ва-банк, он хлопнул по столу ладонью с вчетверо сложенной бумагой ― заявлением лоточницы.

― Отлично. Что такое липа? Не ослышались, нет, действительно, что? ― повторил Рахманов.

Я ожидал чего угодно, но только не этого, я, признаться, не готов был к нему; я ожидал чего-то сверхэффективного. Однако, странно, вопрос, сдобренный изрядной дозой желчи, достиг цели: лоточницу, казалось, обожгла неприятная догадка; она, будто желая удостовериться, оглядела поочередно нас с Рахмановым:

― Деревьями, что ли, интересуетесь?

― Мы не из зеленстроя, ― Рахманов резко подвинул к лоточнице бумагу. ― Разговор пойдет не об озеленении.

― Мое заявление, ― женщина пробежала взглядом по листику. ― Написала не так? Полагаете, все ― оттуда, с потолка?

― Разве я сказал "все", уважаемая? ― Рахманов нажал на слово "уважаемая". ― Разве я сказал "с потолка"?

― А что тогда? Надеюсь, не станете оспаривать факт кражи.

― Заметьте: кражи, а не... грабежа. Сколько вам лет;

― С сорок девятого, а что?

― Значит, производства... послевоенного. А вот он, ― он кивнул в мою сторону, ― довоенного. Знакомьтесь: папа одного из ребят.