Колыбель ветров

Мне еще никогда не приходилось бывать в воздухе так близко от вулкана. Когда мы заглянули в его раскаленную пасть, нам показалось, что он как бы выдохнул свое «ах». Тяжелые клубы пара поднимались, скрывая самое дно кратера, зато были видны его стенки — вертикальные, окрашенные в оранжево-рыжий цвет. Был миг, когда мне почудилось, что я вижу вокруг верхней кромки кратера зеленоватую тень, какую могла создавать растительность. Подобная возможность интересовала меня: ведь не исключено, что в Великий ледниковый период растения нашли себе убежище в теплом кратере. Каким бы маловероятным ни казалось такое предположение, оно все же заслуживает проверки на месте, если только ботанику когда-либо удастся взобраться на эту вершину.

Пролетая над кратером в третий раз, я высунулся из открытого люка, чтобы фотографировать по мере того, как мы спускались. Теперь мы летели уже на высоте каких-нибудь ста футов над кратером, и я мог различить особенности магмы и даже ощущал запах серы. Это было равносильно заглядыванию в топку печи для сжигания отбросов.

Внезапно самолет сделал резкий вираж влево, и нас обдало горячим воздухом, а в это страшное мгновение я перегнулся через орудийную опору. Когда я взметнул руками, хватаясь за край крышки и совершая неимоверное усилие, чтобы удержать равновесие, сильной воздушной струей у меня едва не вырвало камеру. Какую-то долю секунды, показавшуюся мне вечностью, я удерживался на месте, прижавшись одними бедрами к краям люка. В этот краткий миг я совершенно отчетливо разглядел кратер, над которым мы пролетали, и с ужасом подумал, как мало мне оставалось, чтобы в него свалиться. Тут кто-то схватил меня за штаны и оттащил на место.

Несколько секунд никто из присутствующих не был в состоянии проронить слово. Все сидели будто прикованные к месту и пялили на меня глаза. Я пережил такой испуг, какой человек испытывает лишь раз в жизни. У меня выступил холодный пот, подкосились ноги, и я в изнеможении опустился на сиденье стрелка. Теперь все наперебой закричали, перекрывая рев моторов. Насколько мне повезло, объяснять не приходилось.

Боб выглядел таким же перепуганным, как и я. Все, что он оказался в состоянии проронить, было: «Тед, дружище, еще немножко…»

Тут кто-то из экипажа спокойно закрыл люк и закрепил крышку.

К этому времени, сделав четвертый круг над Горелым, мы устремились обратно на Адах. Командир экипажа Мюрри сообщил нам по внутреннему телефону, что мы полетим на вулкан Большой Ситхин мимо Адаха, а если успеем, то продолжим полет на Атху.

Не переставая дрожать всем телом, я взял бинокль и стал отыскивать глазами признаки поселений, некогда располагавшихся на берегах островов Танага и Канага. Боб и Михи последовали моему примеру. Там, где лежал земляной грунт, а также вдоль берега — в заливах и укрытиях даже с воздуха было нетрудно распознать местоположение покинутых деревень. Там остались темноватые зеленые площадки, зачастую в виде неправильной шахматной доски, на которых растительность была обильнее, нежели за их пределами. Мы опознали несколько селений с северной стороны Канаги.

Наш интерес к земле, над которой мы пролетали, заинтриговал экипаж самолета, дежурные стрелки отсека внимательно прислушивались к нашим разговорам и одним глазом вели наблюдение, а другим старались заглянуть к нам через плечо. При шуме моторов было невозможно разговаривать не повышая голоса, и поэтому каждому приходилось выкрикивать свои вопросы и ответы.

Между тем изрезанные берега остались позади, зато впереди показались другие. Мы летели очень низко. Мои морские карты, разложенные теперь на коленях у Боба, помогали нам кое-как ориентироваться, однако многое было помечено на них лишь пунктиром, а большинство пунктов на суше не имело наименования. Я справлялся на их счет у Михи. Он сообщал мне длиннейшее алеутское название и сам же переводил: «Что означает Скалистое место». При этом лицо его выражало полнейшую невинность, хотя это было уже десятое по счету «скалистое место», которое он назвал нам.

Наблюдаемые нами с ковра-самолета острова были детищами разбушевавшейся стихии. Они возникли на поверхности океана приблизительно сто миллионов лет назад, в эру, которую геологи назвали палеозойской. До этого на всем пространстве, где ныне раскинулся Алеутский архипелаг, не было ровно ничего, кроме воды, а под нею — тонкая и непрочная земная кора, ниже которой клокотала раскаленная магма. Когда кора трескалась, что нередко случалось в те времена, огромные потоки бурлящей лавы вырывались на свободу и достигали поверхности приведенного в волнение океана. По мере того как эта лава охлаждалась, извергались новые потоки, которые, остывая, наращивали скалистые горы, возвышавшиеся над водой.