Колыбельная

Я, мой хороший, видела ту ракиту перед отъездом. На нашей улице же бои шли, досталось улице нашей. Но всё равно я сходила посмотреть, что там, на берегу. Ставок только ото льда освободился, ракита стоит вся с переломанными ветками, верхушку как будто срезало. Я ближе подошла – и увидела, что на нижних ветках – тех, что более-менее нетронутыми остались – почки уже появились. Значит, жива наша с тобой ракита, скоро жёлтые свечки на ней снова расцветут и начнут воду щекотать, как раньше. И мы с тобой, сынок, еще посидим под ней. Ты же теперь уже не плачешь, когда солнышко в лицо светит.

***

Ты уже засыпаешь, мой любимый. Я все равно буду тихонько качать тебя на руках и шептать свою колыбельную. Помнишь, как хорошо мы в нашем доме жили? Не дворец у нас, но зато свой дом, с голубой калиткой и с подвалом большим – спасибо дедушке, что такой основательный подвал под домом сделал.

Хорошо же мы жили, сыночек? И пускай последние два года детская поликлиника у нас толком не работала – не могла показывать тебя врачам, но ты и не болел особенно у меня. В садик тебя я не отдала – и до сих пор считаю, что правильно сделала. Мы же с папой твоим оба родились в Авдеевке – здесь ходили в садик, а потом и в школу. И уже тогда в школе нас больше украинскому языку учили, а не русскому. А в техникуме потом вообще только на украинском преподавали. Да, фамилии у нас украинские – ну и что с того? Думали и говорили то мы на русском всегда. Хотя родились в Украине, получается. Но она разная эта Украина – у нас тут всегда по-русски говорили, мы же дончане. В Киеве, я знаю, тоже по-украински мало кто между собой разговаривал, а вот на западе – вроде как давно уже на русском не говорят. Хотя чего его, языка, стесняться – как хочешь, так и говори, мне кажется.