Колыбельная

– Прошу прощения, – сказал Гордеев, – что явился так поздно; однако я обещал вам назвать настоящее имя Молнии еще до нового года, помните? И вот я здесь.

– Это не может подождать до утра? – сухо спросил Кошевой.

Гордеев с тоской наблюдал за лицом Кошевого; он мог подождать до утра, мог подождать неделю, мог подождать еще десять лет: какая, собственно, разница, когда он поговорит с Кошевым и поговорит ли с ним вообще. Однако он слишком устал от этого дела, от этого унылого города, где морозный день сменяется теплой ночью и снег, выпавший утром, к полудню превращается в слякоть; устал от людей, которые говорят с ним и которые говорят о нем за его спиной; устал от интриг отца, который считает свое мнение единственно верным; устал от прилипчивости одинокой девушки по имени Надя; устал от жизни; он просто устал и хочет поскорее со всем этим покончить.

– Вне всякого сомнения, – сказал Гордеев, – это может подождать до утра. Но не подождет. Потому что я пришел назвать вам имя Молнии и назову его. Не переживайте, я не собираюсь тянуть резину. Наверно, вы уже сами обо всем догадались. Иначе зачем бы я пришел именно к вам в это время суток? Помните, Кошевой, как я говорил вам, что мир слишком прост? Помните? Отлично. В нем нет никаких загадок. Никаких тайн. Всюду обыденность и серость. Молния – это вы, Кошевой.

Кошевой сделался красный как рак.

– Что вы несете? Совсем… – Он замялся. – Вы пьяный, да? – Он поднялся, но тут же сел, потому что Гордеев направил на него пистолет.

Оля уставилась на огнестрельное оружие, как на что-то запредельное. Она схватила Кошевого за руку и прижалась к его плечу щекой.

– Нет. – Гордеев покачал головой. – Я не пьяный. Собственно, я давно понял, что убийца вы, но у меня, к сожалению, не было улик, прямо указывающих на вас. Если вас это успокоит, то и сейчас у меня нет стопроцентных улик; однако с этим делом пора кончать.

– Боже, – пробормотал Кошевой, – вы спятили.

– Не исключено, – кивнул Гордеев, – но это не отменяет того факта, что вы – Молния.

Медленно и доходчиво, как на уроке в школе, он объяснил Кошевому, что сразу понял: убийца – полицейский или, по крайней мере, представитель властных структур. Иначе он не смог бы так ловко уходить от преследования и дурить город своими выходками; можно вспомнить хотя бы половинку сердца на ступенях мэрии.

– Вам понятно? – обратился он к Кошевому.

Тот кивнул.

– Прекрасно. – Гордеев скрестил пальцы. – Продолжим. Помните первый найденный мобильник? На самом деле я не находил его. Я купил его в магазине, выкинул аккумулятор и испачкал в грязи; потом предъявил вам. Вы, Кошевой, наверно, подумали, что я идиот, слушая мои объяснения; вы-то избавились от телефона по-другому. Как, кстати? Ну не важно, расскажете потом. Уже тогда я… впрочем, вру: нельзя сказать, что я вас подозревал. Однако ваше страстное желание стать моим напарником навело меня на кое-какие мысли. В любом случае проверка бы не помешала. Вы согласны? Превосходно. Когда Молния использовал такой же мобильник на заброшенном складе речного вокзала, я убедился, что двигаюсь в правильном направлении. Вы хотели напустить туману, сунув «Samsung» в ботинок. Или поиздеваться надо мной, верно? Ну неважно, можете не отвечать.

– Я… – пробормотал Кошевой и замолчал.