Колыбельная для брата

Он перетащил Антошку на тахту, убрал все мокрое, взял из стопки на тумбочке сухие пеленки. Антошка терпеливо переносил «переодевание».

- С чем пожаловала, мадемуазель Черепанова? - поинтересовался Кирилл. - Впрочем, ясно: донос на гетмана-злодея Петру Евгеньичу от Кочубея. То есть от Евицы-красавицы. «Товарищ Векшин, пожалуйте в школу, ваш сын ведет себя безобразно…»

- С тобой, Кирилл, в самом деле что-то неладно, - гордо произнесла Черепанова.

- Переходный возраст. Мальчик превращается в юношу.

- В грубияна ты превращаешься…

- В грубияна - это что, - печально отозвался Кирилл. - Дело хуже. Воровать начал!

После этого Женька долго молчала. Кирилл перетащил Антошку в кроватку.

Женька наконец сказала:

- А ты… почему дома? Сам говорил, что на кухню пойдешь.

- Ах, какая неприятность! Мы думали, Кирилла нет, а родители на месте. Вот бы мы расписали им все его преступления!.. А мама возьми да скажи: «Посиди, Кирилл, с братиком, я сама схожу…» И все ходит где-то, хо-одит… Женьку ждать она не стала-а… А наш папа на заво-оде. У него конец кварта-ала-а…

Последние, так удачно сложившиеся фразы Кирилл протянул на мотив песенки о мишке, у которого оторвали лапу. Дело в том, что Антошка проявил твердое намерение завопить.

Удивленная Женька примолкла, а Кирилл негромко, но со вкусом спел Антошке про Каховку. Потом «От улыбки хмурый день светлей». Затем «Старого барабанщика». Женьки он не стеснялся. Все равно ему, есть она тут или нет.

Антошка опять задремал. Женька этим воспользовалась и прошептала:

- Ты хорошо поешь…

Антошка подозрительно зашевелился.

- Иди-ка ты в другую комнату, - тихонько, но сурово предложил Кирилл. - Сиди там и жди, если хочешь, родителей. Только зря. Мама и так позвонит отцу с автомата, я ей все рассказал. А отец с работы зайдет в школу.

Женька послушно направилась к двери, но с порога обиженно сообщила:

- Если хочешь знать, я не ябедничать пришла. Просто Ева Петровна сказала: если родители не пойдут, пусть Векшин сам явится за своим портфелем.

- Уже бегу. Изо всех сил.

- Теперь-то уж ни к чему, раз твой папа зайдет…

Кирилл с сомнением посмотрел на Женьку:

- Ты думаешь, папа потащит мой портфель?

- А… не понесет?

Кирилл пожал плечами:

- У него, по-моему, свой тяжелый.

- А что ты будешь делать?

- Ничего не буду, - честно сказал Кирилл. - Пусть Александр Викентьевич делает. Он ведь отобрал.

Женька долго и недоверчиво смотрела на Кирилла. Потом открыла рот, но Кирилл показал кулак: молчи!

В траве сидел кузнечик,
Совсем как человечек, -

торопливо начал он.

Было, однако, поздно. Антошка взревел на высоких нотах, сделал паузу и начал выть не умолкая.

Теперь оставалось последнее средство. Кирилл выпрямился, опять покатал туда-сюда кроватку и решительно пропел вступление. Антошкин рев сделался в два раза тише. Кирилл начал первый куплет. Антошка еще сбавил звук и наконец совсем притих. Будто понимал суровые слова о грозе и последней дороге…

Второй куплет Кирилл пел тише и сдержанней. Антошка начал засыпать под печальный, но решительный мотив. Когда песня кончилась, он посапывал, как до прихода Женьки.

Кирилл поднял глаза от кроватки и только сейчас вспомнил про Черепанову. Она стояла у косяка и странно смотрела на Кирилла. Хотела что-то спросить, но он приложил палец к губам. На цыпочках прошел мимо Женьки в другую комнату. Здесь было их с отцом государство.

Женька вошла следом и прошептала:

- Это что за песня?

Кирилл усмехнулся:

- Колыбельная для брата… Закрой дверь, а то опять разбудишь.

Женька послушалась и снова спросила:

- А все-таки… откуда эта песня? Кто сочинил?

- Много будешь знать… - буркнул Кирилл. Сел к столу и взял том Конан Дойла с рыцарским романом «Белый отряд».

Женька не стала обижаться. Опять сказала:

- Ты хорошо поешь. Зря ты не ходишь в хор.

- Вам же Ева Петровна объяснила: из ложной принципиальности и глупого упрямства.

- Ну и правильно объяснила… Все назло делаешь. Волосы зачем-то отрастил, а они тебе вовсе даже не идут.

- Ну уж это ты врешь! - Кирилл вместе со стулом повернулся к Женьке. - Волосы как раз «идут». Они мне уши закрывают. Уши-то у меня как у слона!

- Глупости какие!

Кирилл сказал с чудовищно серьезным видом:

- Совсем не глупости. У меня из-за них такая душевная драма была в третьем классе…

- Какая драма? - удивилась Женька.

- Повторяю: душевная. В театре. Я тогда первый раз в театр пошел самостоятельно, один. - Кирилл поднял к потолку глаза. - Ах, какой я был красивый! Красная рубашка в белый горошек, белый галстучек. Первые в жизни расклешенные брюки, ковбойский ремень… Весь театр на меня смотрел и ахал…

Женька тихо засмеялась, присела на уголке дивана.

- Не смешно, - печально сказал Кирилл. - Больше всех смотрела девочка. Очень красивая девочка, с черными глазами. Я потом таких красивых ни разу не видел… Ходила с мамой по фойе и все на меня поглядывала. А потом в зале на меня оглядывалась… Ну, и я тоже. Забилось мое бедное сердце.

- Ты будешь писателем, Кирилл, - сказала Женька.

- Я буду парикмахером и никогда не стану коротко стричь детей…

- Ну а что дальше?