Колыбельная для брата

Женька сидела с белым лицом и плакала.

– Вы же… обещали! – громко сказала она. – Вы же… нечестно!

Ева Петровна медленно повела на нее взглядом.

– Что я обещала, Женя? Скрывать от класса вину Чиркова? Поддержать вашу с Векшиным игру в благородство? Это не благородство, а обыкновенное укрывательство жулика.

"Вот и все, Женя-Женечка", подумал Кирилл и громко спросил:

– Что, Черепанова, не выдержала, поделилась?

Женька вдруг заплакала, как плачут младенцы – морщась и вздрагивая нижней губой. И пошла, потом побежала из кабинета.

А тридцать четыре человека сидели и молчали, ничего еще не зная и не понимая.

"Ну, почему, почему, почему? – забилась в Кирилле мысль. – Почему все к худшему? Хочешь добра, мечешься, стараешься – и все не так!.." Но мысль эта простучала в нем пулеметной очередью, и после нее Кирилл ощутил злое спокойствие. В конце концов, что страшного случилось? С кем?

Чирок? Но ему в школе ничего уже не грозит: своим нырянием в ледяной ручей он искупил все, в чем был виноват. Болезнь взяла его под надежную защиту.

Женька? Но до вчерашнего дня Кирилл жил, не думая о ней. Что ж, проживет и дальше.

– Если председатель совета отряда устраивает истерики, что ждать от класса… – проговорила Ева Петровна, глядя поверх голов. Кажется, она была все-таки немного смущена.

Класс молчал. Ева Петровна спросила:

– Кто сходит к Чиркову и выяснит, почему он не явился на занятия? Что с ним случилось?

Кирилл встал.

– С ним случилась простуда, – отчетливо сказал он, разглядывая улыбающуюся рожу скелета за стеклом.

– Очень удачно, – недоверчиво произнесла Ева Петровна. – Это правда, надеюсь?

Кирилл посмотрел в ее табачные глаза.

– Нет, конечно, – ответил он. – Я никогда не говорю правду. Вчера я врал, что не брал кошелек, сегодня придумал про Чиркова.

– Вчера ты был сам виноват. Вел себя настолько чудовищно… Если бы не твое вчерашнее поведение, я могла бы, пожалуй, извиниться перед тобой.

– Не надо, я переживу, – сказал Кирилл.

Ева Петровна кивнула:

– Я тоже думаю, что переживешь. Кроме того, твоя попытка скрыть вину Чиркова делает тебя фактически его сообщником.

– Каким сообщником? – удивился Кирилл.

– Обыкновенным! Сообщником в краже кошелька.

– В котором не было никакой стипендии, а было всего четыре рубля, – сказал Кирилл. – Ох и нажились мы…

Опять кто-то тихо присвистнул. А длинный Климов спросил:

– Откуда ты знаешь?

– От хозяйки кошелька, – сказал, не оборачиваясь, Кирилл.

Тишина пропала. Теперь кабинет биологии был полон перешептываний, негромких вопросов и возгласов.

– Это не имеет никакого значения! – воскликнула Ева Петровна. – Кража остается кражей! Сорок рублей или четыре – что это меняет для нас?

– Для Чиркова меняет, – сказал Кирилл. – Если бы он знал, что в кошельке нет стипендии, он не нырял бы за ним в холодную воду. И сегодня я не вызывал бы ему врача.

– Куда нырял? – громко спросил Димка Сушко и гоготнул.

– Пускай Кирилл все объяснит, – потребовал Валерка Самойлов. – Ничего не понять.

Кирилл повернулся к нему.

– Вот именно, что не понять. А чтобы понять, надо разбираться. А разбираться разве охота?

Ева Петровна посмотрела на часы.

– Разбираться будем после уроков на классном часе, а сейчас займемся биологией. Кстати, пусть Векшин идет к доске и с той же энергией, с какой он защищал Чиркова, расскажет домашнее задание.

– Не пойду я к доске, потому что не учил.

– Векшин – два, – сообщила Ева Петровна и открыла классный журнал.

– Правильно, – сказал Кирилл. – Сперва отобрать портфель с учебниками, а потом – два. А как я должен был учить?

Ева Петровна придержала занесенную ручку.

– Во-первых, я портфель не отбирала. Во-вторых, Черепанова отнесла его тебе домой.

– Слишком поздно отнесла, у меня уже другие дела были, – скучным голосом сказал Кирилл.

– Очевидно, более важные, чем уроки…

– Достаточно важные, – сказал Кирилл. Урок он мог ответить, он помнил тему. Но он понимал также, что двойку ему ставить нельзя, не по правилам. Кроме того, отвечать у доски, будто ничего не случилось, было тошно.

– Если ты, Векшин, считаешь, что оценка несправедлива, можешь обратиться к завучу, – сообщила Ева Петровна. – А пока попрошу дневник.

– Пожалуйста, – сказал Кирилл и отнес дневник к столу. Двойка сейчас его не волновала. Он по-прежнему ощущал холодную спокойную злость.

Ева Петровна вывела оценку и, подумав секунду, начертала на полях:

"Демонстративно отказался отвечать урок пререкался с учителем".

– После слова "урок" нужна запятая, – сказал Кирилл.

Ева Петровна поставила запятую и утомленно произнесла:

– А теперь пусть Векшин покинет кабинет. Я понимаю, что нарушаю закон о всеобуче, про который вчера напоминал Климов, но вести урок при Векшине я сейчас не могу. Пусть Векшин жалуется хоть в министерство.

– Не буду, – сказал Кирилл. – Пусть министерство работает спокойно.

Он собрал портфель и с облегчением ушел из кабинета. Встал в коридоре у окна.

В голове была путаница. Все опять шло наперекосяк. Где-то он был прав, а где-то поддался досаде и сам полез на скандал… Где, в чем? Как вообще разрубить этот клубок, замотавшийся со вчерашнего дня?