Колыбельная для бронехода

— Спорное утверждение, сэр Ковач. Я никак не стану комментировать этот эпизод, только замечу, что кодекс ваш — он, как бы, того, неписаный. А где законы неписаные — там бескрайний простор для недопониманий, личных мнений, разных точек зрения, в том числе и на зажигательные боеприпасы… В общем, неблагодарное это занятие, комментировать неписаные кодексы, потому я и не буду. Только вот ситуация с прогулкой на бронеходе по невооруженным гражданам — это уже совсем-совсем-совсем другое дело. Просто представьте, что это вы прошлись по мирной демонстрации на бронеходе. Даже если у вас совсем нет ни чести, ни совести — что скажут вам остальные бронеходчики Содружества? Как отнесутся ваши фанаты и фанатки?

Я хмыкнул.

— Ну тут и обсуждать-то нечего.

— То-то и оно. И по секрету я вам скажу, что кайзер не посмеет даже заикнуться о том, чтобы отправить сюда своего бронеходчика. Любой айзенриттер сочтет приказ помогать правителю, который давит людей бронеходами, личным оскорблением, а кайзер, видите ли, до усрачки, да не зачтется это мне как оскорбление величия, боится обидеть своих бронеходчиков.

— Да ладно? — удивилась Дани. — Мы-то думали, что бронеходчики все-таки военные, которые исполняют приказы…

— Исполняют, но не такие. Хотите, я расскажу вам древний русский анекдот, который лет двадцать назад приобрел новое германское звучание? В общем, к старому бронеходчику подходит внук и говорит, дескать, дедушка, а расскажи, как ты со своими боевыми побратимами уничтожил великую империю? Старик отнекивается, но внук наседает, расскажи да расскажи, как ты великую империю сокрушил. Бронеходчик вздыхает и отвечает, мол, внучок, сколько раз тебе повторять? Не сокрушали мы империю… просто отказались сражаться за нее.

— Хм… Я не совсем уловил юмор, — признался Антон.

— О, простите, к вам же сюда новости доходят медленно… Лет двадцать назад был казус, когда кайзер и канцлер задумали ввести полицейские бронеходы. Германские бронеходчики сочли это унижением для себя…

— А что тут такого?

Я хмыкнул.

— Антон, понимаешь, мы, бронеходчики — рыцари в сверкающих доспехах. Нас любят и почитают за то, что мы делаем и как мы делаем и за то, какую платим цену, какие жертвы приносим. Сам факт наличия импланта — это золотой ключик, открывающий передо мною любые двери. И я вполне заслуживаю того, чтобы передо мною открывались двери и устилались красные дорожки. А кто такие эти гипотетические полицейские бронеходчики? Легашня — это легашня, хоть на мотоцикле, хоть на бронеходе. Никто и нигде не любит полицейских. Полицейские-бронеходчики? Серьезно? Это будет плевок в лицо настоящим бронеходчикам сам по себе. Сейчас, когда я вхожу куда-либо, все сразу видят — о, глядите, да это же бронеходчик! Даже неизвестный бронеходчик, узнанный по импланту, а не в лицо, окутывается ореолом почитания и обожания. А что будет, если импланты появятся у легашни? При взгляде на меня будет первая мысль «а это настоящий бронеходчик или легавый?». Мне что после этого, носить на груди табличку «я не легавый»?!! И я уже молчу о том, что неприязнь к полицейским бронеходчикам полюбому начнет перекидываться и на нас, подрывая всеобщее уважение и обожание. Ну да нашим властям хватило мозгов даже не заикаться о подобном, и хвала им за эту мудрость. А что там было дальше у вас, герр Равенсхофф?

— Ну как что… «Общество германских рыцарей», то есть профсоюз бронеходчиков, спланировал ответную акцию. Когда канцлер давал пресс-конференцию, в зал вошли все бронеходчики, которые были в тот момент в столице, и по очереди стали подходить к канцлеру, и…

— Простите, а это вообще в Рейхе возможно — просто так взять и подойти к главе государства? — удивилась Дани. — Там что, не было охраны?

Германец усмехнулся.

— В Рейхе дворяне для простолюдина неприкосновенны. Даже для полицейского или служащего службы безопасности. При высоких чиновниках имеются охранники благородного происхождения — на случай инцидента с дворянами. Только при канцлере таких было всего двое, а бронеходчиков вошло человек восемьдесят. Так что они спокойно подходили к нему и вручали рапорт об увольнении. Это видел весь Нойес-Дойчланд, а вскоре увидела и вся галактика. Рейх буквально уничтожался в прямом эфире, на глазах потрясенных зрителей. Что пережил в тот момент сам канцлер — не знает никто, потому что он до самой смерти отказывался с кем-либо говорить об этом эпизоде.

Дани и Антон переглянулись.

— Простите, только мы не совсем понимаем… Каким образом уничтожался Рейх? Рапортами об увольнении, что ли?

Равенсхофф усмехнулся:

— А вы представьте себе на месте нашего старого канцлера вашего врага, Саламанку. Что с ним будет, когда его оставят его бронеходчики?

— И правда… трындец будет, и очень скорый.