Колыбельная для жандарма

– У меня убили друга. – Царь встал и прошелся по кабинету. – А могли убить сына. Если бы этот друг не спас. И вы полагаете, что я буду разбираться, кто прав, кто виноват? – Он поморщился. – Внаглую. Вот так. И ролик в сеть выложили. Нате, кушайте. Ничего сделать не можете! А если бы Саша остался у них, то пошинковали бы его на куски и отправляли бы родителям, предварительно отсняв и выложив для всех желающих.

Алексий чувствовал, что Государь минутами не владеет собой. Горечь переполняла его.

– Что мне теперь делать без Алекса? – спросил он. – Ведь и тогда, когда сломался телепорт, кто меня вытащил?

Выходило, без Кройстдорфа никуда. Такого подхода патриарх тоже одобрить не мог.

– Карл Вильгельмович, конечно, был очень важный для империи человек, – осторожно начал Алексий, – но разве он один, кто честно и верно служит?

Макс даже не дослушал.

– Важный! – взревел он. – Честно и верно? Этого добра пруд пруди. А надо еще и с головой. Кройстдорф служил умно. Кто теперь подскажет, как именно поступить?

Патриарх был почти оскорблен, но прощал царю неудачные выражения. У того целый Государственный Совет, целый Кабинет Министров, а он убивается!

Макс без труда понял мысли Владыки.

– У всех свои интересы и своя выгода. Они ее, как рубашку, носят ближе к телу. Потому-то Алекс и был дорог. Знал, кажется, обо мне все и ни разу не ударил по больному. Не использовал слабости.

Алексий вздохнул: все-то он понимал, всему-то соболезновал.

– Так ты мстить решил? – Кустистые брови старика сдвинулись над переносицей. – Не ценишь тех, кто «честно и верно». Но вот что скажу: начнешь карать правых-виноватых, и пруд их преданности поиссякнет.

Макс несколько раз сжал и разжал кулаки.

– Видит Бог, хочу, очень хочу. Прямо головы бы на тын натыкал. Однако место свое царское помню. И то, что поставлен не карать, а править, тоже.

Патриарх кивнул: наконец-то.

– Но ведь те люди, которые пострадали на Рождественском маскараде, – опять встрепенулся император, – разве они не хотят справедливости? Разве мое попустительство убийцам не покажется им кощунственным?

– О погибших не думай, – сказал Алексий, грузно опершись на посох, – им уже хорошо. Близких утешить нельзя, во всяком случае казнями. Возложи упование на Бога, он каждому из них даст свою отраду. Раненые получат компенсацию из казны, но она не заставит калек ходить, а ослепших от вспышки видеть. Опять же надежда на Бога. Сам посмотри: куда ни кинь, ты везде без власти. Никому не можешь толком помочь. Все за тебя Господь. Так почему же ты отказываешь ему в первом требовании? В милосердии?

Макс помялся.

– А справедливость? – Он и сам знал, что без человеческого дыхания закон какой-то жесткий, не братский.

– Ты эти ниточки, идущие от главных виновников, обрежь, – посоветовал патриарх. – Не то полстраны потянешь на виселицу. Охота?

Макс отрицательно покачал головой. Больше всего ему хотелось править тихо-мирно и вести жизнь «безмолвную, во всяческом благочестии и чистоте». Быть мужем и отцом, на службе мичманом, ну самое высокое – капитаном.

Но не везет! Не он сам взорвал минный тральщик. Не он потопил брата-наследника в Японском море. Не он надел на себя корону. И как бы та ни пригибала к земле, несет.

Эпилог О том, что ничего не заканчивается

Елена прилетела на Марс в пятницу. Она не смогла воспользоваться большими телепортационными воротами между Москвой и колонией Тихой. Те были перегружены. Хуже – пространство вокруг оцеплено автоматчиками, которые не отвечали ни на какие вопросы. Просто держали периметр, по которому безостановочно следовали грузовые фуры и техника в чехлах.

Гражданское сообщение почти прекратилось. С космодрома в Царевом Займище – полторы минуты лета от столицы – в день отбывал всего один пассажирский корабль, и билеты на него были раскуплены за пару недель.

Елена уже отчаялась. Ведь летела она на присягу к Варьке. Как вдруг волшебным образом кто-то отказался от брони, и вежливая девушка-оператор позвонила именно ей. Последний привет Кройстдорфа, так это назвала Коренева. Создавалось впечатление, что сверху нажали, но не хотели признаваться в невольном покровительстве. Что ж, Елена благодарна, очень, но лучше бы он сам…

Билет был на VIP-места, синие пухлые кресла в носовой части космолета. Молодая женщина никогда не летала такими. И снова горечь – вместе бы полетели. Закрыть глаза и представить, как Алекс, не спрашивая, пропускает ее к иллюминатору, садится рядом, включает персональник, даже в полете работает, несмотря на протесты стюардесс: «Вся электроника на борту должна быть выключена». А когда те подходят, велит передать пилоту: его сигнал борта не завалит. И вообще – не видите, кто летит?

А может, у него был бы личный корабль? Или он сиганул бы через дырку, открытую портативником: время, время! В любом случае это путешествие было рассчитано на двоих. Величайшая в мире несправедливость, что Елена осталась одна.