На тележке носильщика лежала женщина. Рот и нос закрывала дыхательная маска, присоединенная к стоявшему на полу баллону. Она лежала на спине, одно полотенце закрывало ее бедра, другое – грудь. В промежутке раздутый живот. В комках. Вымазанный оранжевым йодом. Полоса сморщенной кожи пересекала торс прямо под ребрами, другая, посредине, тянулась вниз. Обе сшиты черными нитками, и еще узелки, словно крошечные жуки, оцепеневшие на коже.
Слишком поздно.
Другая персона, находившаяся в комнате, стояла спиной к двери, мыла руки в раковине из нержавеющей стали. Зеленый хирургический костюм, белые клоги, хирургическая шапочка скрывала грязные светлые волосы.
Я зашел в комнату. Протянул руку, выключил радио.
Персона, стоявшая у раковины, замерла. Потом закончила мыть руки. Вытерла их и повернулась. Посмотрела на меня.
– Привет, Рут.
Молчание.
Потом колокола Первой национальной кельтской церкви пробили четверть. Четыре ноты вылетели из-под зазубренного кроваво-красного шпиля. Рингтон Господа Бога.
Она облизала губы.
– Сюда нельзя входить, здесь стерильное помещение.
Я все равно проковылял вперед, обойдя операционный стол.
– Она…
Пальцы Рут зашевелились, обхватывая ручку скальпеля. Нахмурилась:
– Я… – Прикусила нижнюю губу. – Я вам говорила, что они должны были дать мне умереть.
– Я наконец понял, что мне так не нравилось в том клипе, где вы крутили педали на велике. Временная метка показывала два двенадцать. Больше часа после того, как я туда приплелся весь в крови. С вас пот капал, но вы к тому времени на велосипед еще не садились, правда? Вы были потная, потому что убегали. Соврали мне.
– Я вас
В дверь вошла Элис:
– Все в порядке, Рут. Вы в безопасности, помните? – Ее голос изменился, стал тише. – Вам тепло и спокойно, и все в порядке, вам приятно и безопасно…
Я махнул рукой, чтобы она отошла.
– Что вы сделали? Бросили тренировочный костюм в мусорку? Сунули в чей-то рюкзак? Спрятали в туалете? – Еще шаг вперед, подошел ближе. – Кто еще знал, где живет Лора Страхан? Вы знали – мы возили вас туда. И вы не были для нее чем-то угрожающим, правда? Просто старая подруга, еще одна жертва Потрошителя.
– Я говорила вам… – Скальпель взметнулся вверх, сверкнув в ярком свете ламп.
– Вы работали в больнице, имели доступ к наркотическим веществам, знали всех жертв, а когда вас заперли в психиатрической клинике, зверства Потрошителя прекратились.
– Они должны были позволить мне умереть.
– А потом мы появились, стали искать по городу самодельные операционные, а у вас она уже была, отличная операционная, прямо здесь, и в ней было все что нужно. Вы же волонтерствовали в ветклиниках. Вот почему вы избавлялись от тел ранним утром. Вам было нужно, чтобы отсюда все ушли домой, и потом вы могли начать оперировать.
В коридоре что-то звякнуло, и в комнату вошла Рона:
– Группа захвата уже в пути.
Рут прижала кончик скальпеля к своему горлу. В ее глазах появились слезы, блестящие, как лезвие.
– Не надо!
Пауза, потом Рона убрала рацию:
– О’кей, давайте не будем делать глупости…
– Все, чего я когда-либо хотела, – это быть матерью. Иметь что-то свое и любить…
Мой лом, он же трость, загремел по металлической поверхности пола, оставив на нем приличную вмятину.
– ТОГДА ТЕБЕ КОШКУ ГРЕБАНУЮ НАДО БЫЛО ЗАВЕСТИ!
Она дернулась, на кончике скальпеля осталась капля крови.
– Рут? – Элис появилась с другой стороны операционного стола, показала руки ладонями вверх. – Все в порядке, ты не должна это делать. Лора в безопасности, ты тоже, и еще есть время, чтобы отвезти Джессику в больницу.
– Я совсем не хотела… – Прикусила нижнюю губу.
– Все о’кей. Я понимаю. Шшш… – Голос Элис стал еще тише и спокойней. – Тепло, уютно и безопасно.
– Я просто хотела ребенка, своего собственного.
– Положи, пожалуйста, скальпель. Можешь сделать это для меня, Рут?
Другая рука Рут прижалась к животу, стала опускаться вниз, вдоль линии скрытого под одеждой шрама.
– Ребеночек у меня в животике…
– Давай ты положишь скальпель, и мы посидим вместе, выпьем чаю, и все будет спокойно, уютно и безопасно, и ты расскажешь мне обо всем.
Рука, державшая нож, дернулась.
– Почему
– Разве тебе не хочется, Рут, наконец-то рассказать об этом кому-нибудь? Как будто это больше не ты?