— Она занимается… ох… — Она щелкает пальцами. — Она путешествует и ухаживает за больными. Я слышала, что за это платят неплохие деньги. По-моему, это называется «разъездная медсестра» или что-то в этом роде
Провожу рукой по волосам и хожу взад-вперед по веранде.
— Где? Ты знаешь, где именно? — Отсутствие возможности найти кого-то в эпоху социальных сетей — более чем досадно. Человек должен был действительно попытаться пролететь под радаром, а Ханна старается держаться как можно ниже.
Бабушка пожимает плечами.
— Откуда мне знать?
Я со стоном откидываю голову назад.
— О боже, это же Рокфорд! Вот как.
— Понятия не имею, я просто знаю, что она уехала. Приехала домой на День Благодарения и снова уехала.
— Черт. — Сажусь на ступеньку и обхватываю голову руками.
— Я прощаю тебя за то, что ты ругаешься на моем крыльце, потому что ты расстроен и все такое. — Она встает и направляется к двери. — Я сейчас вернусь. Принесу тебе кое-что.
Сижу, глядя на другой конец двора. Хочу остаться здесь, не хочу возвращаться в Нэшвилл. Не хочу возвращаться в турне и петь эти песни, теперь зная то, что я знаю. Боже, это будет очень больно. Петли на двери скрипят, и я слышу знакомое шарканье бабушкиных ног позади меня, прежде чем она, кряхтя, садится рядом со мной.
— Ну, — фыркает она. — Похоже, ты, наконец, понял, что облажался, а? — Она пихает мне в грудь старую бутылку виски из своего шкафчика. — Тогда выпей это, мальчик, это единственное, что помогает при таком горе. Выпей и пусть виски споет тебе свою колыбельную.
Я допил остатки виски, напился и вырубился на бабушкином диване.
Я едва успеваю вернуться в Нэшвилл на шоу, в котором должен был выступать.
Вступительный акт только что закончился. Я слышу глухой рев толпы, скандирующей мое имя и хлопающей в ладоши, когда пробираюсь через заднюю часть сцены. Мой менеджер, Дебра, стоит у лестницы, ведущей на сцену, постукивая ногой по полу и глядя на меня.
— Как мило, что ты, наконец, появился.
— Сейчас модно опаздывать.
— Слушай, я занимаюсь кантри, потому что не хотела иметь дело с тем дерьмом, которое вытворяют рок-звезды, так что не начинай это дерьмо.
Качаю головой, пока помощники возятся с моими волосами и рубашкой. Они надевают мне наушник. Кто-то протягивает гитару.
— Я готов.
Она хватает меня за плечи и подталкивает к лестнице.
— Ну что ж, делай свою работу.
Жду, когда меня объявят. Затем жду, пока аплодисменты станут почти невыносимыми, и выхожу на сцену, медленно пробираясь к центру. Все огни направлены на меня, когда я остановился перед микрофоном.
— Добрый вечер, Нэшвилл. Как поживаете в этот прекрасный вечер? — Стадион взрывается аплодисментами. — Я только что вернулся из Алабамы, извините, что немного опоздал. Так, почему бы нам не начать наше шоу?
Перебираю струны, напевая в микрофон. Припеваю первую строчку, закрыв глаза и думая о Ханне, как делал это на каждом концерте. Когда добираюсь до припева, замолкаю, позволив зрителям подпевать. Окидываю взглядом битком набитую арену. Я прошел путь от ничтожества из ниоткуда Алабамы до парня на сцене с распроданными площадками и наградой CMA. Так почему же, черт возьми, я чувствую, что только что потерял все? Конечно, у меня были деньги, хороший дом, слава — у меня было все, но у меня не было ничего, потому что у меня не было
Каждая песня, которую я играю, равносильна тому, чтобы провести лезвием бритвы по коже. Режу, заставляя себя истекать кровью. К концу шоу знаю, что не смогу продолжать это делать, иначе сведу себя с ума.
Эти чертовы письма... должен же быть способ добраться до нее.
39
ХАННА
Смена часовых поясов — это жестко. Я еле волоку ноги на работу. Сегодня пятница, я вернулась неделю назад, и твердо верю, что адаптация к смене часовых поясов длится целую вечность.
Из дверей больницы выходит Маргарет и махает мне рукой.
— Доктор Хенли сегодня в хорошем настроении.
— А когда нет?
— Точно подмечено, — говорит она, улыбаясь, когда мы проходим мимо друг друга.