Колыма

Он развернулся и побежал, побежал домой, так быстро, как только мог. Споткнувшись, он едва не упал. Полы тяжелого пальто хлопали по икрам. Решив сменить тактику, он остановился и бросился назад. Он перехитрит их, он давно научился играть в эту игру! Но они использовали против него его же методы. Вглядываясь в темные провалы дверей, в мрачные проходы между домами, грязные норы, в которых, как он их учил, скрывались агенты МГБ, Николай крикнул:

– Я знаю, что вы здесь!

Голос его эхом прокатился по пустынной улице. Она показалась бы пустой обычному человеку, но он-то хорошо разбирался в подобных вопросах. Однако решимость покинула его, растаяв, как утренний туман.

– У меня есть дети, две дочери. Они любят меня! Они не заслужили этого! Причинив вред мне, вы сделаете больно им.

Его девочки родились, когда он еще был офицером МГБ. После очередного ареста отцов, матерей, сыновей и дочерей он каждый вечер возвращался домой и целовал своих детей перед сном.

– Как насчет остальных? Их миллионы, этих остальных, и, если вы убьете нас всех, не останется никого. Мы все соучастники!

В окна начали выглядывать люди, привлеченные его криками. Он мог ткнуть пальцем в любой дом, любое здание, и внутри наверняка оказались бы бывшие офицеры и охранники. Мужчины и женщины в форме превратились в очевидные мишени. А ведь были еще и машинисты, которые вели поезда в ГУЛАГ, те, кто обрабатывал корреспонденцию, ставил штампы на бланки, люди, которые готовили и убирали. Система требовала согласия всех и каждого, даже если они утешали себя тем, что ничего плохого не делают. Бездействия уже было достаточно. Отсутствие сопротивления имело столь же важное значение, как и наличие добровольцев. И он не позволит сделать из себя козла отпущения. Это не только его тяжкая ноша. Каждый нес свою долю коллективной вины. Время от времени он готов терзаться угрызениями совести, проводя каждый день несколько минут в размышлениях над теми ужасными вещами, которые совершал. Но люди, охотящиеся на него, не удовлетворятся этим. Им нужно нечто большее.

Страх обрушился на него вновь. Николай повернулся и вновь побежал изо всех сил. Запутавшись в полах пальто, он упал лицом вниз в жидкую снежную кашу под ногами, и одежда его моментально промокла. Медленно поднявшись, он ощутил жгучую боль в колене. Брюки порвались, но он побежал дальше, и с его пальто разлетались брызги талой воды. Через несколько шагов он снова упал. На этот раз он заплакал, сотрясаясь от жутких сдавленных рыданий. Перекатившись на спину, он выпутался из пальто, ставшего невероятно тяжелым. Много лет назад он купил его в одном из специальных магазинов с ограниченным доступом и очень гордился им. Оно было доказательством его статуса. Но теперь оно ему больше не понадобится: он не будет выходить на улицу, останется дома, запрет дверь на замок и задернет занавески.

Впереди показался его дом. Он ввалился в вестибюль, задыхаясь и обливаясь потом. С него ручьями текла грязная вода. Промокший до нитки, он привалился к стене, пачкая ее, и стал всматриваться в предрассветные сумерки на улице, надеясь хотя бы мельком увидеть своих преследователей. Никого не заметив – они оказались слишком хитрыми! – он стал с трудом подниматься по лестнице. Поскользнувшись, он упал и продолжил подъем уже на четвереньках. Чем ближе Николай оказывался к своей квартире, тем спокойнее становился. Они не смогут добраться до него за стенами его неприкосновенного убежища. Словно приняв успокоительное, он начал мыслить связно. Он был пьян и отреагировал слишком остро, только и всего. Вполне естественно, что за долгие годы он нажил немало врагов, которые затаили на него злобу и завидуют его успеху. Но если все, на что они способны, – это прислать ему несколько фотографий, то он может не волноваться. Подавляющее большинство – общество – ценит и уважает его. Добравшись наконец до своего этажа, он глубоко вздохнул и полез в карман за ключами.

Перед входной дверью лежал пакет размерами примерно тридцать сантиметров в длину, двадцать в ширину и десять в высоту, завернутый в коричневую бумагу и аккуратно перетянутый бечевкой. На бандероли не было ни имени, ни штампа, а лишь изображение распятия, выполненное чернилами. Николай упал на колени и дрожащими руками развязал бечевку. Внутри оказалась коробка. На крышке ее было написано: «НЕ ДЛЯ ПЕЧАТИ».