Колыма

Стоя на уцелевших балках рухнувшей крыши, Фраерша держала в руках не револьвер, а фотоаппарат, снимая сцены разрушения: вскоре эти снимки будут напечатаны в газетах всего мира. И даже если последняя катушка пленки не уцелеет, это уже не будет иметь никакого значения. Она уже отсняла сотни кадров, которые контрабандой переправила из города с помощью семей диссидентов и повстанцев, а также иностранных корреспондентов. Сделанные ею кадры с запечатленными на них погибшими горожанами и разрушенными домами еще долгие годы будут публиковаться со ссылкой: «Из анонимного источника».

Пожалуй, впервые за семь лет, что прошли с того момента, как у нее отняли сына, она осталась одна: рядом не было ни Малыша, ни других мужчин, готовых откликнуться на ее призыв. Банда, которую она собирала долгие годы, распалась. Оставшиеся воры бросили ее и бежали из города. Вооруженные группы повстанцев были уничтожены, а уцелевшие разбежались. Многие погибли во время первой же атаки нынешним утром. Она сфотографировала их тела. Золт Полгар, переводчик, оставался рядом с ней до самого конца. Она ошибалась на его счет. Он погиб за свое дело. Пока он умирал, она снимала его с особой любовью и тщательностью.

На пленке осталось всего три кадра. Вдали кружил реактивный истребитель. Вот он направился к ней. Она подняла фотоаппарат, глядя на стремительно вырастающий в видоискателе самолет. МиГ качнул крыльями и вошел в пике, заходя на цель. Уцелевшая черепица на крыше задрожала. Она выжидала, пока истребитель не оказался почти прямо над головой. И только когда черепица взорвалась у нее под ногами, а осколки взмыли в воздух и ударили ей в лицо, она поняла, что сделала свой самый лучший снимок.

Две недели спустя Советский Союз Москва

19 ноября

В первый день на новой работе руки у Льва были по локоть перепачканы мукой, а лицо раскраснелось от жара печей. Вынимая поддон со свежеиспеченным хлебом, он вдруг услышал, как его окликает Филипп:

— Лев, к вам пришли.

В помещение хлебопекарни вошел одетый с иголочки Фрол Панин и со снисходительным добродушием огляделся по сторонам. Лев заметил:

— Мы готовы выполнить любой ваш заказ: ржаной хлеб с семенами кориандра или с медом вместо сахара. Кроме того, можем предложить вам кошерный хлеб или булочки без масла…

Он взял еще теплый батон, разломил его и протянул половину Панину. Тот, не чинясь, принял угощение, откусил ломоть и принялся жевать. Человек, предавший его и сотрудничавший со своими врагами, не выказывал ни малейшего смущения и явно не терзался чувством вины.

— Очень вкусно.

Панин отложил недоеденный хлеб, изящно стряхнул крошки с кончиков пальцев и, прежде чем перейти к сути дела, убедился, что Филипп не может их услышать.

— Лев, возврата к сталинизму не будет, как не будет и массовых арестов. Лагеря расформировываются и закрываются. Камеры для допросов уничтожаются. Перемены происходят повсеместно. Обратного пути нет. Но они должны продолжаться втайне, без признания совершенных ошибок и преступлений. Мы идем вперед… не оглядываясь назад.

Несмотря ни на что, Лев не мог не восхищаться Паниным. Тот запросто мог сделать так, чтобы Лев навсегда остался в Будапеште. Но Панин, принимая решение, всегда исходил из сугубо практических соображений. Он никогда не руководствовался сиюминутными эмоциями: местью или личной неприязнью. После того как восстание было подавлено, а Фраерша погибла, Лев стал для него бесполезен и неопасен, и потому его оставили в живых.

— Панин, что вам от меня нужно? Вы победили.

— Я сказал бы, что в выигрыше оказались мы все.

— Нет, я лично проиграл много лет назад, и сейчас лишь стараюсь не разориться окончательно.

— Лев, что бы вы ни думали обо мне, все мои решения всегда были направлены…

— Во славу и во имя?

Панин кивнул и добавил:

— Я хочу, чтобы вы работали на меня. Нам нужны такие люди, как вы.

— Такие люди, как я.

Лев ненадолго умолк, а потом все-таки поинтересовался:

— Вы намерены возродить Отдел по расследованию убийств?

— Нет, к этому мы еще не готовы.

— Когда будете, вы знаете, где меня найти.

Панин улыбнулся.

— Очень хорошо. Надеюсь, что в один прекрасный день я смогу вновь оказаться вам полезным.

В его устах это прозвучало извинением, весьма относительным, конечно, но все-таки Лев принял его.

— Есть одна вещь, которую вы можете сделать для меня прямо сейчас.

Тот же день

На торжественном вечере в Московской консерватории Лев поинтересовался, где можно найти Петра Орлова, одного из самых выдающихся молодых скрипачей страны. Его направили в репетиционную комнату. Орлов, которому не исполнилось еще и тридцати, открыл двойные звуконепроницаемые двери и коротко бросил:

— Да?

— Меня зовут Лев Демидов. Фрол Панин сказал, что вы можете мне помочь.

Услышав имя Панина, композитор тут же преисполнился дружелюбия.

Комната для репетиций была небольшой. Здесь стояли пюпитр и пианино. Орлов держал в руке скрипку. Смычок лежал на пюпитре, рядом с кусочком канифоли.

— Что я могу для вас сделать?