Колыма ты моя, Колыма

Второе убийство произошло в зоне. Москвич Бендер держался как-то особо, ни с кем не общался. Работал на овощехранилище, которым заведовал вольный казах. Отлучаясь, казах оставлял Бендера за себя. К концу рабочего дня казах разрешал зэкам набирать ведро картошки. А тут, пользуясь его отсутствием, зэки начали набирать не одно ведро, а несколько. Бендер, строя из себя хозяина, начал возражать. Вроде ему было жаль казенной картошки для своих же голодных товарищей. Только после его убийства мы узнали, что был он американским куммунистом, приехавшим в СССР в 30-е годы, вдохновленный «строительством светлого будущего». Последние годы, якобы, работал на хозяйственной работе в американском посольстве. Через ОСО получил 25 лет за шпионаж, когда ему было уже около 60 лет. Так бесславно закончил свою жизнь американский коммунист в лагере Экибастуз. Убийцы были наказаны лагерным Советом, но с того света никого не вернешь.

Когда неразоблаченные стукачи поняли, что их жизни висят на волоске, многие из них стали собирать монатки и уходить на вахту, прося начальство об отправке в другой лагерь. А начальство вместо этого стало сажать их в БУР. Таким образом получалось, что в БУРе, в разных камерах, сидели стукачи и наши ребята.

Морозным вечером 21 января 1952 года, когда все вернулись в зону, вдруг раздались крики из БУРа. То были крики о помощи наших ребят. Начальство устроило в БУРе подлинную провокацию, открыв двери всех камер. Стукачи, пользуясь численным преимуществом, начали избивать, душить наших ребят, требуя признаний — кто инспирировал убийства стукачей. Чтобы спасти наших товарищей, надо было проникнуть в БУР. Сотни зэков бросились ломать деревянный забор. На морозе слышался треск ломающихся досок. Неожиданно, неизвестно по чьей команде, начали строчить автоматы со всех четырех угловых вышек. Толпа зэков стала разбегаться и прятаться кто где мог. Пули застревали в стенах бараков, попадали в окна. В 9-м бараке наповал были убиты два эстонца, отец и сын, сидевшие у окна и мирно доедавшие свой ужин. Так же внезапно стрельба прекратилась. Некоторые раненные потянулись в санчасть, другие спрятались в бараках. И тут через широкие ворота лагеря вошел целый взвод войск МВД. Началась стрельба веером по зоне. За взводом шли надзиратели. Железными ломами они избивали всех, кто попадался им на пути. Цифры убитых и раненых точно не были известны.

Совет стал передовать в бараки сигналы о начале всеобщей голодовки с завтрашнего дня в знак протеста. Утром, когда открыли бараки, ни один зэк не пошел в столовую, никто не вышел за пайками хлеба. Все лежали на нарах. Никто не обратил внимания и на сигнал к выходу на линейку и на работу. Лагерное начальство, впервые столкнувшись с таким единодушием, заволновалось. Вместе с надзирателями стали обходить бараки. Сначала требовали, потом стали просить. Но бригадиры отвечали: «Зэки нас не слушают, ничего не можем сделать». Общая голодовка с невыходом на работу длилась 5 суток. Решение закончить голодовку было принято Советом в связи с тем, что многие зэки от слабости не могли даже подняться с нар. 27 января задымила кухня и начали разносить пищу по баракам тем, кто не мог дойти до столовой. 29 января прилетело начальство из Управления Степлага. Комиссию возглавлял подполковник Белов, заместитель начальника Степлага. В белых полушубках они вошли в зону, сели за длинный стол, вынесенный на середину линейки и были сразу окружены толпой зэков. Начались выкрики: «К расстрелу наших убийц», «Кто дал право стрелять в безоружных зэков?» Были предъявлены письменные требования, заранее составленные Советом:

1. Судить открытым судом виновников расстрела зэков в зоне лагеря.

2. Снять фашистские номера с одежды.

3. Начать оплачивать наш бесплатный рабский труд.

4. Установить строгий 8-часовой рабочий день.

5. Снять все ограничения, включая переписку.

6. Освободить всех зэков из БУРа.

7. Прекратить закрывать бараки на замки.

Начальство удалилось в предбанник, куда вызвало всех бригадиров на совещание. Пообещав связаться с Москвой, уехало восвояси. Через полмесяца было объявлено о якобы расформировании лагеря. Нас вызвали на этап. Но лагерь остался. На первый этап попал в списки и я. Пришлось распрощаться со многими друзьями, с некоторыми ненадолго, с другими на годы. За воротами лагеря ждали грузовики, в кузове каждого по два конвоира-автоматчика. Загнав по 30 человек в кузов, колонна из 10 машин понеслась по заснеженной степи.

Заканчивая главу об Экибастузе, мне, читавшему вместе с бывшими зэками-экибастузцами в самиздатовской перепечатке «Архипелаг-ГУЛаг», хочется отметить некоторые неточности у А. Солженицына: