Колымские рассказы. Стихотворения

– Нет, нет, не пустяки. Я – пророк. Я предчувствую, я предчувствую ваше освобождение!

……………………………………………..

Через три месяца я был в Москве.

<1972>

Колымские тетради

Наверх

В пути на горную вершину,
В пути почти на небеса
Вертятся вслед автомашине
И в облака плывут леса.

И через горные пороги,

Вводя нас молча в дом земной,
Ландшафты грозные дорога
Передвигает предо мной.

Хребты сгибающая тяжесть

На горы брошенных небес,
Где тучи пепельные вяжут
И опоясывают лес.

Скелеты чудищ допотопных,

Шестисотлетних тополей
Стоят толпой скалоподобной
Костей обветренных белей.

Во мгле белеющие складки

Гофрированной коры
Годятся нам для плащ-палатки
На случай грозовой поры.

Все вдруг закроется пожаром,

Огня дрожащего стеной
Или густым болотным паром,
Или тумана пеленой.

И наконец, на повороте

Такая хлынет синева,
Обнимет нас такое что-то,
Чему не найдены слова.

Что называем снизу небом,

Кому в лицо сейчас глядим,
Глядим восторженно и слепо,
И скалы стелются под ним.

А горный кряж, что под ногами,

Могильной кажется плитой.
Он – вправду склеп. В нем каждый камень
Унижен неба высотой.

* * *

Квадратное небо и звезды без счета.
Давно бы на дно провалилось оно,
И лишь переплеты железных решеток
Его не пускают в окно.

Весь мир на цепи. Он сюда не прорвется

К свободе, что жадно грызет сухари,
И ждет, пока ей в этом черном колодце
Назначат свиданье цари.

* * *

В этой стылой земле, в этой каменной яме
Я дыханье зимы сторожу.
Я лежу, как мертвец, неестественно прямо
И покоем своим дорожу.

Нависают серебряной тяжестью ветви,

И метелит метель на беду.
Я в глубоком снегу, в позабытом секрете.
И не смены, а смерти я жду.

Камея

На склоне гор, на склоне лет
Я выбил в камне твой портрет.
Кирка и обух топора
Надежней хрупкого пера.

В страну морозов и мужчин

И преждевременных морщин
Я вызвал женские черты
Со всем отчаяньем тщеты.

Скалу с твоею головой

Я вправил в перстень снеговой,
И, чтоб не мучила тоска,
Я спрятал перстень в облака.

* * *

Как Архимед, ловящий на песке
Стремительную тень воображенья,
На смятом, на изорванном листке
Последнее черчу стихотворенье.

Как Архимед, не отведу я глаз

От смутных строф решенья теоремы.
Минута жизни в мой последний час —
Еще строка слагаемой поэмы.

Я знаю сам, что это – не игра,

Что это – смерть. Но самой жизни ради
Как Архимед, не выроню пера,
Не скомкаю развернутой тетради.

* * *